Смерть и козий сыр
Возможно, Ричарда выдал его костюм, который он не надевал уже много лет. Покрой, как часто говорили, был очень уж британский, хотя и непонятно, служила ли фраза комплиментом или нет. Не хотелось это выяснять. Английский «стиль» французы обожали, вот только вряд ли следовало причислять сюда же и готовую одежду, купленную в сети супермаркетов. Обычно вещи Ричарда были типичными для мужчины средних лет: удобные, но неброские, примерно в одном растянутом свитере от устрашающего вердикта «он совсем себя запустил», которого опасались все холостяки определенного возраста, лишь недавно получившие свободу от семейных обязательств.
Однако сегодня Ричард даже оставил дома очки. По предложению Валери он носил их на шнурке вокруг шеи, чтобы не потерять, так как подобное случалось с печальной регулярностью. Удобство с лихвой компенсировало впечатление, производимое на посторонних.
Вполне вероятно, британское происхождение выдавал не столько внешний вид Ричарда, сколько его аура, некое отчетливое отличие, выделявшее англичанина среди всех французов в помещении. Иностранные корни ощущались в его неловкости среди роскошной обстановки фешенебельного ресторана, которую окружающие воспринимали как что‑то естественное, положенное им по праву рождения. Ричард же чувствовал себя не в своей тарелке, почти недостойным столь изысканного общества, словно самозванец на грани разоблачения. Откровенно говоря, его чуждость бросалась в глаза, точно сарделька в гратен дофинуа[1].
Вместе с тем он наслаждался жизнью на просторах долины Луары и ролью экзотичного иностранца в своем спокойном неторопливом мирке. Одна из местных жительниц, довольно фривольная особа Жанин, которая держала пекарню, заявляла, что Ричард немного напоминает графа Грэнтема из сериала «Аббатство Даунтон», и хотя тот не был согласен с ее мнением, все же отныне во время ежедневной покупки багета всегда старался демонстрировать величественные манеры, приличествующие благородному лорду, пусть и находил подобное поведение довольно утомительным, а также совсем не соответствующим привычному стилю обаятельно‑вежливого недоумения.
Сегодня вечером Ричард и вовсе чувствовал себя неуютно. Чего‑то просто‑напросто не хватало. Или кого‑то. Это было очевидно любому, кто взглянул бы на пустующее место напротив. Начищенные столовые приборы и нетронутая тарелка будто кричали: «Этого неудачника продинамили».
«Проклятье!» – выругался он про себя, едва не сломав изящную ножку бокала.
Когда уже присутствовавшие в его жизни женщины, число которых в данный момент, как ни было прискорбно признавать, равнялось трем, включая раздельно проживающую супругу, чрезмерно капризную дочь и не явившуюся сотрапезницу, – когда уже все они прекратят ловить его на слове и начнут читать между строк? Конечно, Ричард не выказал бурных эмоций, когда Валери сообщила о своем намерении остаться, но и вряд ли походил на бесстрастную гранитную статую. В таких делах, как он считал, полагается демонстрировать выдержку и хладнокровие.
– Еще бокал, месье?
Ричард напрягся, уже приготовив ответ на французском, но затем лишь ссутулился и опустошенно пробормотал напоминавшему улитку официанту:
– Что, уже? Пожалуй, почему бы и нет.
Тот налил вино в бокал, держа бутылку с профессиональным мастерством и постепенно поворачивая ее, после чего опустил обратно в ведерко со льдом, обернул полотенцем высокое горлышко, элегантно наклонив его в сторону, практически щелкнул каблуками и плавно скользнул между столиками в поисках новой жертвы.
Ричард угрюмо уставился на бутылку. Didier Dagueneau[2], ни больше, ни меньше, – это немного его подбодрило. Если и пить в одиночестве, то хотя бы с ощущением гордости за свое положение в обществе, обеспечившее приглашение в столь шикарное заведение. Пожалуй, можно сменить злобное ворчание Богарта по причине отсутствия Ингрид Бергман на более легкое отношение стойко выдерживавшего все удары судьбы Кэри Гранта в «Незабываемом романе», которое разбило немало сердец, когда Дебора Керр не явилась на рандеву, назначенное на смотровой площадке Эмпайр‑стейт‑билдинг. Эти мысли принесли кратковременное утешение: Ричард вновь, как в молодости, обрел приют и возможность сбежать от реальности в золотой эпохе кинематографа Голливуда, приняв решение наслаждаться жизнью.
Дегустационное меню пока немало тому способствовало. Он уже потерял счет переменам блюд. Кажется, их было восемь. Или даже больше. Дурманящий круговорот поджаренных на сковороде морских гребешков, перепелиных яиц, сорбета pois gourmand[3] с добавлением имбиря в качестве закуски, гранита из киви как нейтрализатор вкуса и raviolis de joue de veau avec soubise à l’oignon[4] – основное блюдо…
Ричард не мог объявить себя экспертом и обычно подходил к таким изысканным трапезам с трепетом на грани страха, потому что понятия не имел, соответствует подобное мишленовским стандартам или нет. Зато точно знал, что даже после восьми перемен блюд – либо все же девяти? – так и не наелся. Вообще‑то он виновато подумал, пытаясь подавить свою британскую неловкость, что по‑прежнему испытывает легкий голод.
– Месье? – Официант вернулся и сейчас стоял рядом, так высоко задрав нос, что тот рисковал застрять в одном из незакрытых вентиляционных отверстий на потолке, которые согласно современной моде в дизайне ресторанов походили на переплетение труб и шлангов. Отчасти в этом следовало винить центр Жоржа Помпиду[5]. – Мы готовы предложить дезерт. Желаете кразного вина или предпочтете белое?
– Кажется, десерт на основе козьего сыра? – уточнил Ричард, распознав подвох.
– Месье прав. – Ноздри официанта раздулись.
– Благодарю, но тогда я продолжу пить этот прекрасный совиньон, как и требует того естественный порядок вещей, – веско добавил Ричард по‑французски.
Собеседник выгнул бровь, неизвестно по какой причине щелкнул пальцами, словно недовольный танцор фламенко, и скользнул прочь.
[1] Гратен дофинуа – французское блюдо из запеченного картофеля в сливочном соусе с сыром.
[2] Дидье Дагеaно – известный французский винодел из долины Луары.
[3] Для гурманов (фр.).
[4] Равиоли из телячьих щечек в белом луковом соусе (фр.).
[5] Национальный центр искусства и культуры в Париже.
