Сокровища ханской ставки

– Гуннар? – барон тоже перевел взгляд на рыжего.

Тот как‑то странно оскалился и неразборчиво рявкнул, потом попятился. Он пятился задом и не видя, что у него за спиной, очень скоро споткнулся и едва не полетел кубарем с вершины холма. Однако в последний миг его успел ухватить за рукав Ганцзалин. Рыжий зарычал и правой рукой пихнул китайца в грудь, левую же по‑прежнему держал за спиной.

Толчок оказался настолько сильным, что Ганцзалин отлетел и скатился в раскоп. Однако спустя секунду с необыкновенной ловкостью он вскочил на ноги. Глаза его горели яростью, в несколько прыжков он оказался на вершине раскопа рядом с Гуннаром.

– Ганцзалин, стой! – крикнул Загорский.

Однако разъяренный китаец то ли не расслышал крика хозяина, то ли просто не обратил на него внимания. Рыжий Гуннар, видя, что враг стремительно движется на него, ощерил рот и с размаху ударил китайца кулаком по уху. Однако тот ловко увернулся, перехватил бьющую руку и вывернул ее Гуннару за спину. Тот от неожиданности разжал пальцы левой руки и какой‑то круглый безобразный предмет покатился вниз, на дно раскопа. Гуннар зарычал с и такой силой рванулся из рук китайца, что тот вынужден был отступить. Теперь руки у эстонца были свободны. Он в одно мгновение схватил своими лапищами Ганцзалина за шею и сдавил так, что у того глаза полезли на лоб.

Ганцзалин, не ожидавший столь скорой и прямой атаки, побагровел. Он инстинктивно вцепился в запястья противнику и попытался вывернуть их наружу. Приложенная им сила была такова, что руки эстонца захрустели. Но тот был в ярости и не чувствовал боли, а только все сильнее сдавливал горло китайца.

Ганцзалин, хрипя, попытался нанести несколько ударов кулаками по корпусу врага. Однако, не видя, куда бьет, он не мог попасть в нужное место, а мощный торс эстонца легко выдерживал даже самые сильные удары, которыми осыпал его китаец.

Лицо Ганцзалина сделалось багровым, он теперь не хрипел даже, а производил какие‑то рыбьи всхлипы. Казалось, еще мгновение, и шея его сломается под чудовищным натиском врага. Однако эстонец вдруг ослабил хватку и спустя секунду мешком повалился на землю. За спиной его обнаружился действительный статский советник.

– Как тебе не совестно? – укоризненно сказал он помощнику. – Чего ради ты набросился на человека?

Китаец вместо ответа только ткнул пальцем в сторону раскопа. Туда же смотрел теперь и оцепеневший барон. Там, на самом дне, лежала окровавленная человеческая голова. Сквозь отекшие изуродованные черты мертвого лица, казалось, все еще читается выражение отчаяния и муки.

– Боже мой, это же Саар! – оторопело воскликнул барон…

Спустя минут пять Загорский и фон Шторн уже стояли ярдах в пятидесяти от холма. Барон нет‑нет, да и бросал в сторону раскопа болезненные взгляды, Загорский был безмятежен. На его взгляд, в утреннем происшествии имелся как минимум один положительный момент – они получили безусловное подтверждение того, что Саар не просто пропал, а был действительно убит. До этого все улики были косвенными.

Фон Шторн, однако, был подавлен. Всё гаерство и веселость слетели с него, как старая позолота.

– Не понимаю, – говорил он с отчаянием в голосе, – просто не понимаю, кому надо было убить Саара, отрезать ему голову и подкинуть ее сюда. Кому и зачем?

Нестор Васильевич рассудительно отвечал, что вопросы следует задавать по порядку. И в данном случае первый вопрос должен звучать так – при каких обстоятельствах голова эстонца оказалась в раскопе? Барон удивился: его превосходительство сам все отлично видел. Голову нашел Гуннар, пока они с Загорским разговаривали.

– Нашел или пытался спрятать? – Нестор Васильевич смотрел прямо на барона.

Тот только руками развел: пытался спрятать? Но зачем? Даже если предположить, что Гуннар – убийца или сообщник убийцы, зачем прятать голову в раскопе, где ее непременно найдут?

– Может быть, именно по этой причине, – отвечал Загорский.

Фон Шторн замотал головой – нет‑нет, это чистое безумие! Нестор Васильевич поднял брови. А разве не безумие убивать человека и потом отрезать ему голову самым варварским способом?

– Потом? – переспросил барон. – Почему вы думаете, что голову отрезали потом?

Загорский отвечал, что это видно любому, кто хоть сколько‑нибудь сведущ в судебной медицине. Шея покойника искромсана диким образом, как будто бы голову отпиливали тупой пилой или ее отгрызал хищник.

– Хищник? – насторожился фон Шторн. – Какой еще хищник?

Действительный статский советник немедленно поправился, заметив, что о хищнике тут, разумеется, речи не идет. Ни один хищник не стал бы откусывать голову человеку только затем, чтобы потом принести ее в раскоп, это слишком странно даже для дикого зверя.

– Почему же? – удивился барон. – Я охотник, и знаю, что многие звери, поев, закапывают остатки добычи на будущее. Может быть, зверь решил закопать голову здесь именно про запас. Это вполне мог быть волк, шакал или степная лисица.

Нестор Васильевич с сомнением покачал головой.

– Труп явно какое‑то время провел в воде, – заметил он. – Ближайший водоем – это здешнее лесное озеро. С трудом представляю себе волка или шакала, который вылавливает тело из воды, отгрызает ему голову, потом несет ее за несколько верст и прячет в раскопе.

– А водное животное? – спросил фон Шторн. – Какой‑нибудь крокодил?

– Мне жаль вас огорчать, но крокодилы здесь не водятся. Их привычные места обитания расположены гораздо южнее.

Барон оглянулся по сторонам и внезапно понизил голос.

– А знаете ли, – сказал он, – тут ходят слухи об огромном ящере, который обитает в здешнем лесном озере уже очень много лет. Это вполне мог быть крокодил.

Загорский пожал плечами: откуда бы здесь взяться крокодилу? Барон отвечал, что крокодила вполне мог привезти для развлечения какой‑нибудь богатый здешний помещик. Потом тот сбежал из дома, добрался до озера и поселился там. Если это правда, крокодил запросто мог откусить голову несчастному Саару, а потом закопать ее про запас.

Действительный статский советник поморщился.

– Даже если принять за правду фантастическую версию существования в озере крокодила, то он бы прятал добычу прямо в воде, в придонном иле. Этот крокодил должен был совершенно сойти с ума, чтобы тащить голову в степь. На мой взгляд, это сделал, конечно, не зверь, а именно человек. Причем, судя по всему, человек этот – тяжелый психопат.

– Но зачем ему таскать туда и сюда отрезанную голову? – недоумевал фон Шторн.

– Возможно, он в силу своего разумения пытается направить следствие по ложному пути. Возможно, с его точки зрения найденная в раскопе голова должна указать на вас, как убийцу.

Барон пожал плечами.

– Но вы же понимаете, что я тут не при чем!

– Я, может быть, и понимаю, – отвечал Загорский. – Вопрос – понимает ли убийца? Не говоря уже о том, что это весьма хитрый ход – подбросить голову самому себе, и явной нелогичностью этого поступка отвести от себя все подозрения.

– Иными словами, вы подозреваете меня? – спросил барон.