Сокровище Кастеров

Моника была практически у цели, но операция по тайному проникновению на второй этаж оказалась под угрозой. Медленно передвигаясь, девушка в очередной раз заметила отсутствие запаха выпечки в доме. Несколько лет назад Оливия Кастер могла задвинуть именитых кулинаров в сторону своими тортами и бисквитами. Запах миндаля и корицы приятно щекотал носы и заставлял желудки урчать в предвкушении вкусного десерта. Последний бисквит от мамы Моника ела еще в прошлом году, но тот оказался непропеченным. Готовка больше не приносила никакой радости Оливии Кастер, а стала своего рода обязательным пунктом монотонной семейной жизни. Телевизор стоял в гостиной, а это значит одно – Джеймс Кастер скоро окажется в коридоре и увидит свою дочь с неприятным сюрпризом в руках. Моника на носочках ступила на первую темноореховую ступеньку.

– Стоять! Что ты там притащила в дом?

– Черт! – тихо ругнулась Моника. – Сундук, подарок Эдди.

Джеймс протопал по коридору и оказался около дочери. Моника повернулась к отцу, предугадывая его хищный интерес. Даже если сундук стоит пару центов, недовольства будет столько, что будь в этом мире фирма, платившая за нервотрепку окружающих, то Джеймс Кастер вмиг бы разбогател. Моника давно понимала установки отца. Банкнота имеет ценность, а дети имеют желания. Контроль желаний своих детей будто стал его персональной ценностью.

– Мон, скажи‑ка мне одну вещь, – отец указал пальцем на сундук, – на какой черт Эдди нужно это? – Джеймс гневно повел бровями. – И на какие деньги, скажи пожалуйста, ты можешь себе позволить такие вещи?

– Пап, давай не будем сейчас об этом. Вот это… – она указала подбородком на сундук, – стоит всего десять центов, и я не думаю, что одна монета важнее желания моего младшего брата.

Джеймс пару секунд молча смотрел в глаза дочери.

– А теперь послушай меня! – Указательный палец отца нацелился на дочь. – Когда ты устроишься на работу и будешь получать деньги не от нас, радуй кого хочешь. Ты же знаешь, мы с мамой все еще в трудной ситуации, а ты позволяешь себе так мне отвечать? – Моника опустила взгляд и сфокусировалась на пуговице, пришитой к карману синей домашней футболки отца. – Вот и я о том же! Даже ответить нечего. – Джеймс тягостно выдохнул. – Я так понимаю, когда я прошу вас быть поэкономнее и каждый цент хранить на нечто стоящее…

– Может, ты перестанешь отчитывать дочь? – перебила Джеймса Оливия, вышедшая из кухни. Некогда обворожительная женщина предстала перед семьей в уже привычном замученном виде: сальные волосы, тронутое морщинами лицо и усталость. – Ты ее все поучаешь, а сам взял деньги на обучение для оплаты долгов. И ты… – Оливия уже вплотную подошла к мужу и дочери, – не можешь решить свои проблемы и перекладываешь их на детей.

– Я пытаюсь немного облегчить наше состояние, дорогая, или ты считаешь, что я только пилить умею?

Оливия проигнорировала мужа и взглянула на Монику:

– Дочка, иди наверх, и да, милый сундучок, дорогая. Эдди дома?

– Наверху, – ответила девушка.

– Хорошо, иди.

Моника простучала кроссовками по лестнице и прошла в комнату Эдди, где ее младший брат лежал с головой под одеялом, таким образом прячась от очередной семейной ссоры. Здесь не нужно быть психологом, чтобы понять, что Эдди уже нанесли травму и она останется с ним на всю жизнь.

Моника присела около книжного шкафчика, забитого комиксами, поставила сундук на пол, и по ее рукам разлилось приятное чувство облегчения. Девушка встала и, встряхивая руками, подошла к кровати Эдди.

– Ты как там, шкет? – спросила Моника, продолжая слегка потряхивать кистями.

Из‑под одеяла показалось расстроенное детское лицо.

– Нормально… Мон, они долго будут ругаться?

Сестра заметила, что ответ был без язвительной атаки «сама ты шкет». Это явный показатель того, как сильно все эти скандалы душили детскую радость и медленно убивали в ее брате ребенка, жестоко сталкивая с реальностью. Монике и самой бы хотелось знать, как помочь семье избавиться от долгов и ожить. Все, что придавало ей сил, – младший дурашливый брат и поддержка мамы, которая всеми силами копила деньги на обучение своей дочери и всячески скрывала этот факт от мужа. Моника знала о сокрытии денег и была рада, что отец не знает об их планах.

– Недолго, у тебя же теперь есть это. – Моника посмотрела на сундук. – Может, мы в него запихнем все наши проблемы и утопим его к чертям собачьим на дне морском?

– Лучше океанском, – с энтузиазмом подхватил Эдди.

– Ну, если хочешь, мы его и в космос запустим. Или если это будет дорого, надо будет спросить у папы?

Эдвард рассмеялся, тревога понемногу стала рассеиваться, вернув десятилетнему мальчишке приятные и милые детские черты.

– Ты права, папа не одобрит строительство нового «Аполлона». Да и топливо стоит дорого, по телевизору как‑то сказали. – Эдди захихикал, и Моника, закрыв рот ладонью, прыснула в ответ.

– Знаешь…

Монику остановил стук в стену около открытой двери в комнату Эдварда Кастера.

– Могу я вас прервать? – спокойно спросил Джеймс.

Моника посмотрела на отца и разглядела на его лице притворную улыбку, не обещающую ничего хорошего.

В последние годы Джеймс приобрел привычку во всем винить окружающих, а его семья выступала главными объектами такого поведения. Когда его внутренний бухгалтер чует опасность, он готов испортить любое мало‑мальски хорошее настроение и доброе расположение духа.

– Конечно, – ответила Моника, слегка кивая.

– Мон, можно тебя на пару слов?

– Хорошо. – Несмотря на то что девушка не любила, когда ее называют Мон, отцу она никогда не перечила – себе дороже.

Моника вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь. Сейчас она не опасалась отца, в ней давно жил инстинкт, приобретенный в процессе ухудшения положения в родном доме. Она подсознательно готовилась к нападкам, но сдерживала себя от ответной атаки.

– Да, что случилось? – спросила Моника, уже зная, о чем пойдет речь.

– Прости меня, Мон. Ни в коем случае не держи на меня обиду. Сейчас… – Джеймс быстро вдохнул и протяжно выдохнул, – нам с мамой трудно, очень трудно, и…

– Я знаю, как и всегда, – перебила Моника, дабы остановить притворное и заученное извинение. – И я стараюсь вам угодить по всем фронтам, но ты, наверное, думаешь, что я и Эдди хотим подпортить тебе планы, но нет. Мы стараемся, очень стараемся, но ты как‑то это пропускаешь.

Джеймс протянул руки и заключил свою дочь в объятия. Прижал ее к себе со всей наигранной отцовской любовью. Этих моментов Монике серьезно не хватало, она мечтала получать настоящие знаки внимания почаще. Но теперь все это делается для того, чтобы отец мог отчитаться Оливии, что принес извинение за свое грубое поведение. Джеймс выпустил дочь из объятий и поцеловал в щеку.

– Мама внизу готовит ужин, не хочешь ей помочь? – поинтересовался Джеймс.

– Конечно хочу, я же кухарка от Господа нашего, или ты забыл?