Сокровище Кастеров

4

 

– Иди позови брата, незачем кричать на весь дом, – попросила Оливия дочь. – Я все расставлю.

И папу позови. Тебе, кстати, какой сок, дорогая?

– Апельсиновый, ты же знаешь, до него я добираюсь редко. Эдди его галлонами пьет, а я остаюсь ни с чем.

– Мне ли не знать, я и сама его люблю. Хорошо, что наш папа любит молоко.

Мать и дочь улыбнулись друг другу, обсуждая своих главных мужчин в жизни.

Девушка поднялась на второй этаж и увидела, что из дверного проема комнаты брата не сочится свет. Она тихонько приоткрыла дверь и застала сопевшего Эдди в своей кровати. Он даже не переоделся ко сну.

Моника тихо прошла и приоткрыла окно. Комнату заполнили звуки ночной улицы. Ветер гулял по городу, а ночная прохлада проникла в комнату к мальчику, спящему в окружении своих героев, запечатленных на страницах комиксов.

Моника, смотря на любимого брата, на носочках направилась к выходу, пока ее большой палец ноги не стукнулся о сундук.

– Твою мать! – тихо выругалась она.

Палец охватила горячая волна боли, которая пронеслась по телу. Внутри появилось отвратительное колкое ощущение. Девушка хотела упасть на пол и схватить ногу руками – так ей казалось, что боль скорее уйдет. Скорчив гримасу, она бросила взгляд на Эдди, но звук удара не потревожил его сон.

– Чертова хрень, – укорила девушка сундук и, медленно прихрамывая, вышла из комнаты.

Очутившись в коридоре, тускло освещенном декоративной дизайнерской люстрой из моды прошлого десятилетия, Моника посмотрела на ступню в белом носке. Кровавого следа не было, но боль все еще пульсировала на кончике пальца.

Моника тихим шагом спустилась и вошла на кухню. Отец сидел за столом и запихивал кусок булочки с корицей в рот, запивая молоком. Мать сидела рядом и макала свой пончик в миску с клубничным сиропом.

– Как там Эдди? – спросила Оливия.

– Он спит, а я въехала ногой в его сундучок, и скажу вам, он больно дерется. – Моника вяло улыбнулась и села напротив отца.

– Тебе что, дорогая? Хотя зачем я спрашиваю? – Оливия взяла из корзинки для выпечки две булки, щедро посыпанные корицей, и положила на тарелку дочери.

– Сундук надо переместить в подвал. Я как раз ему об этом говорил, а он мне – «потом, потом», и вот результат – первая жертва, – сказал Джеймс, прожевав очередной кусок булочки.

– Да ладно, там темно, вот и вмазалась. Сама виновата, – попыталась оправдать брата Моника и надкусила столь желанную мамину выпечку.

– Если хотите, бейтесь об него сколько угодно, но давайте делать это в подвале, а то недалек момент, когда кто‑то сломает себе ногу, а со страховкой, сами знаете, беда. – Слова хозяина дома прозвучали с явной ноткой приказного тона.

– Джеймс, давай оставим эти пустые разговоры? Лучше скажи, что завтра делаешь?

– А то ты не знаешь! Хватит по десятку раз спрашивать одно и то же!

– Хм, – недовольно выдохнула Оливия. – Может, ты успокоишься и не будешь заводиться? Я просто спросила, или тебе трудно поддержать разговор?

Джеймс резко оторвал кусок от булочки с корицей и кинул недовольный взгляд на жену.

– Ладно… ладно, я поеду в офис и попытаюсь как можно больше унизиться и передать всю мою жалость какому‑нибудь идиоту по телефону. И тогда, может быть, я получу заказ и смогу подзаработать на этом. – Джеймс демонстративно выставил перед носом жены надкусанную выпечку и при этом горько улыбнулся.

Оливия, словно не заметив эту выходку мужа, натянуто улыбнулась дочери.

– Дорогая, как там Люси? Она завтра уезжает?

Моника слегка опустила голову, чтобы никто не заметил ее огорченное очередной ссорой родителей лицо.

– Через неделю. Она поступила в университет Индианы. Кстати, завтра я могу пойти попытаться устроиться официанткой в наше местное кафе у шоссе. Люси как раз оттуда уволилась и может замолвить за меня словечко.

– Это здорово! – подхватила инициативу дочери Оливия. – А ты не…

– Минуточку, – перебил Джеймс свою жену. – Почему ты не спросила меня? Я бы тебе точно нашел работу в конторе.

– Пап, давай не будем об этом, – отстраненно произнесла Моника.

– Давай я буду решать, о чем я буду, а о чем нет. Хорошо? – отрезал отец. – В то время, когда мое предприятие обеспечивает нам существование, ты вот так вот с легкостью, – Джеймс перебирал пальцами в воздухе, будто изображая полет мысли, – выбираешь работу, где тебя и в грош ставить не будут? Да, и что уж говорить о том, что тебе под юбку так и будут лезть разные ублюдки!

– Джеймс… – попыталась встрять в разговор Оливия.

– Помолчи и не лезь! – грозно отчеканил Джеймс, не сводя взгляда с дочери. – Ты проявляешь неуважение ко мне. Да, я знаю, в чем‑то я виноват, что ты в этом году пролетаешь с университетом. Но я стараюсь сделать все для твоего будущего. Так что завтра я бы тебе не советовал идти в это, как ты выразилась, кафе, а направиться вместе со мной в контору, и я…

Мало кто из членов семьи Кастеров проявлял силу характера в разговоре с отцом. Чаще всего это было чревато моральным давлением. Но не сейчас.

– Послушай меня, папа, – со слезами на глазах Моника вскочила со стула и встала подальше от стола, – именно ты и виноват! Все… все мои друзья уехали! Осталась только Люси, и та скоро уедет! – Моника расплакалась, но не позволила голосу задрожать. – Если ты думаешь, что я тебе еще за что‑то благодарна, то ты ошибаешься. Ты забрал у меня все и теперь хочешь забрать то единственное время, которое я могу посвятить, помогая себе. Засунь себе эту работу знаешь куда?

Моника не успела закончить, как ее намокшее от слез лицо больно обожгло.

– Еще одно слово, и я тебя по стенке размажу! – угрожающе прорычал отец.

Оливия подбежала к дочери. Моника не опустила голову, а уверенно продолжала смотреть на отца опухшими от слез и осуждающими глазами. Оливия, осмотрев дочь, развернулась к мужу и дала ему пощечину не меньшей силы, чем отец вложил для дочери.

– Если ты… если ты еще раз прикоснешься к ней… – Оливия говорила весьма серьезно, направляя свой указательный палец в лицо Джеймса, – я тебя быстро сдам полиции. Только попробуй сегодня прийти в спальню! Ты пал в моих глазах. Я тебе обещаю, только тронь ее еще раз!..

Оливия, не сводя глаз с Джеймса, нащупала рукой дочь и приобняла ее за плечи, а затем медленно увела ее в спальню.

Джеймс даже не повел бровью, развернулся и снова уселся за стол. Весь его вид говорил: ничего страшного не произошло.