Только сегодня
Он захихикал и прошептал:
– У меня пипка взбесилась!
Я испугалась.
– Покажи, – попросила я.
– Не‑е.
Фильм снова вернулся к мужчинам в костюмах, болтающих о деньгах.
– Перемотай, – попросил Дил.
И я перемотала. Потом еще и еще, и так много раз. Помню, что от многочисленного просмотра сексуальной сцены у меня горело.
В следующий раз мы увиделись с Дилом уже у него дома. Начали играть с его грузовиками, и он вдруг спросил:
– А помнишь, мы фильм у тебя смотрели?
– Да.
– Давай поиграем в этот фильм, я буду мужчиной, а ты женщиной, давай?
– Давай, – согласилась я, – только у меня лифчика нет.
Дил озадачился.
– А я тебе мамин дам! – придумал он.
Мы прокрались в спальню родителей и выдвинули верхний ящик комода матери Дила. Он был полон всяких волнующих вещей и источал легкий аромат пудры. Дил выбрал черный лифчик, похожий на тот, что был на женщине в фильме, и мы побежали обратно в комнату Дила, истерично хихикая.
Я надела лифчик, но он оказался слишком велик, тогда мы набили чашечки носками Дила.
– Так, ну теперь я играю мужчину.
– Хорошо.
Помню, мы даже изобразили какой‑то диалог, прежде чем начали целоваться. С тех пор мы стали называть эту игру «фильм». Какое‑то время мы играли в нее каждую нашу встречу. Это уже становилось единственной целью визитов к Дилу: когда я хотела поиграть в фильм, я намеренно просилась пойти к нему домой. Но потом, где‑то год спустя, прямо во время игры Дил вдруг сказал:
– Все, больше не хочу играть в фильм.
И теперь я была удивлена, что он снова захотел поиграть в фильм именно в день похорон своего брата.
– У нас и лифчика нет, – сказала я.
– Да мы можем просто притворяться, – отмахнулся Дил.
Он разделся первым, потом я. Мы начали целоваться стоя, потом легли на кровать. Я чувствовала, как мое лицо наливается жаром, а тело становится все напряженней, и вдруг дверь распахнулась. Это была мать Дила.
5
С похорон Марлы прошло несколько недель, и с тех пор от Генри не было никаких вестей. С каждым днем во мне росли сомнения, а стоит ли отказываться от возможности проводить выходные с друзьями, ожидая, что Генри вдруг понадобится мое присутствие в его кровати, как это было в первые дни нового года. И вот наступал очередной вечер пятницы, а от него снова ни слуху ни духу, и я отчаянно пыталась втиснуться в планы моих друзей повеселиться. Но, оказавшись в компании, я докучала остальным вопросами о Генри: как он себя чувствует, почему не звонит?
– Хватит! – не выдержала Джесс в один из таких пятничных вечеров, переорав клубную музыку. – Забудь о нем! Иди танцевать!
Танцевать я могла, но забыть Генри – это уж слишком. Опрокинув порцию текилы, я присоединилась к остальным девчонкам и Пэдди на танцполе. Тесный кружок наших потных тел лоснился в свете стробоскопов. Вполне себе симпатичный парень в мешковатой футболке все пристраивался ко мне, ловя мой взгляд и приноравливаясь к моему ритму. Я улыбнулась в ответ. Пэдди чрезмерно высоко вскинул брови, одобряя мои действия. Я повернулась спиной к мистеру Мешковатая Футболка и позволила прильнуть ко мне сзади и уткнуться лицом в шею. Наши бедра раскачивались в единой амплитуде.
– Может, покурим? – крикнула я в толпу, в надежде, что кто‑нибудь из наших услышит.
Отозвался Пэдди, и мы выбрались с танцпола. Мешковатая Футболка переключился на Джесс. Без претензий! Удачи!
В курилке Пэдди назвал вещи своими именами.
– Ты влипла, – констатировал он, поднося мне огонь.
– Знаю, – прошипела я, прикуривая. – Педик.
– Это прекрасно, дурочка, – улыбнулся Пэдди. – Ты нравишься ему.
– Нет, не нравлюсь, – канючила я, нервно затягиваясь. – Это повторение карнавальной истории в Ноттинг‑Хилл.
– Ты ему нравишься. Я знаю.
– Заткнись.
Голос Пэдди изменился, его родной порт‑тэлботский говор трансформировался в идеальный «королевский английский»:
– «Все знают, – произнес он величественно и повелительно. – Мир знает. Всем известно. Но они никогда не узнают, они никогда не узнают. Они живут в другом мире!»[1]
– Что за хрень?
– Пинтер, – пояснил Пэдди, в мгновенье ока став самим собой. – Из моего спектакля. Кстати, когда вы придете?
– Ой, мамочки! – вскрикнула я, глянув в телефон.
Встретимся в Олбани через полтора часа.
– Это он, да? – спросил Пэдди.
Я кивнула, стараясь скрыть ликование.
– Проваливай, – махнул сигаретой Пэдди. – Насладись своим прекрасным принцем.
В этот момент появилась Мила.
– Ты вовремя, – обратился к ней Пэдди. – Джони сваливает на охоту за живым дилдо.
– А где Джесс? – спросила я Милу.
– Да трещит с какой‑то девахой в баре, – отмахнулась Мила. – А ты что, встречаешься с Генри?
– Да, извини. Я дрянь?
[1] Цитата из пьесы английского драматурга Гарольда Пинтера «Предательство».
