Твоя Мари. Дневник, часть 2
– Зато конкуренты скользить будут.
– Ты неисправим. Убери руки, я замерзла, – она бросила окурок через мое плечо в ведро и посмотрела мне в глаза. – Ты слышишь?
– Слышу. Ты никогда не думала, почему у нас… вот так?
Мари закатила глаза:
– Сколько можно? Неужели ты не понимаешь, что вот это всё дерьмо не дает тебе нормально жить? И мне – заодно?
– Да ты‑то при чем тут?
– Как всегда, ни при чем. Убери руки, я же попросила.
Я оттолкнулся от перил и сделал два шага назад, давая ей возможность спрыгнуть и пойти в дом. Сам же проверил ворота, запер гараж, включил сигнализацию на машине и вернулся, повернул ключ в замке.
Шаги Мари раздавались наверху – значит, больше уже не спустится. Странно, но сегодня я совершенно не испытывал соблазна подняться к ней хотя бы для того, чтобы просто поболтать. Я чувствовал, что Мари расстроена, испытывает какой‑то внутренний дискомфорт, и усугублять это своим присутствием не хотел.
Улегся в своей комнате, долго ворочался на кровати, думая, что пора, похоже, заменить ее на что‑то более удобное. Завтра мне на работу к девяти, ехать здесь минут двадцать при самом плохом раскладе, так что можно рано не вскакивать.
«– Знаешь, что, Машка…
За этой фразой обычно не следует ничего приятного, если честно. В последнее время у Дениса постоянно какие‑то странные фантазии относительно меня, и не всегда я получаю удовольствие от их воплощения в жизнь.
– Наверняка ты мне сейчас скажешь, да?
– Наверняка скажу… – бормочет он, роясь в узком комоде под окном – мы в квартире его дядюшки, и сегодня она в полном нашем распоряжении, потому что Серега куда‑то уехал.
Из нижнего ящика появляется большая папка листов для рисования и пачка черных угольных мелков. Ну, понятно…
– Иди‑ка сюда… – Денис манит меня рукой. Я подхожу, и он, поднявшись, разворачивает меня лицом к окну. – Ну‑ка… нет, не здесь… – бормочет он, обводя комнату рассеянным взглядом.
Я, кстати, люблю, когда он такой – увлеченный, полностью погруженный в то, чем занят. Он действительно очень хорошо рисует.
– Так… вот… – Денис выпускает мою руку, берет квадратный мягкий пуфик, стоящий в углу комнаты, вытаскивает на середину. – Раздевайся и ложись.
– Куда?
– Маш… ну, вот сюда, спиной на пуф.
– Я так долго не пролежу, – замечаю, сбрасывая на пол юбку и футболку.
– Долго не надо, – бормочет Денис, укладывая меня и выгибая так, как ему нужно. – Мне только композицию посмотреть, потом встанешь…
Это правда – ему нужно всего несколько минут для того, чтобы понять, как именно изогнуто тело, как расположены руки и ноги, как повернута голова – и остальное он дорисует по памяти. Это удивительно, но даже расположение родинок на моем теле Денис воспроизводит с фотографической точностью, не промахиваясь, кажется, ни на миллиметр. Я вообще постоянно удивляюсь, почему он не выбрал это специальностью – ведь по‑настоящему талантлив, мог многого достичь. Однако Денис всегда со смехом отвечает, что у ребенка врачей нет выбора. Мне это не было понятно – в моей семье медиков не было, я первая.
– Маша, ногу правую чуть согни… нет, чуть меньше… да… – бормочет Денис с дивана, на котором сидит, пристроив папку на коленях, и быстро‑быстро водит мелком по листу.
– Денис… у меня спина затекла…
– Т‑с‑с, молчи! – перебивает он, не отрывая взгляда от листа. – Еще минутку…
Через минуту он разрешает мне встать, сам же продолжает сидеть на диване и водить мелком по листу. Я не подхожу, не заглядываю в рисунок – Денис не любит, когда его работу видят на полпути, поэтому сажусь на подоконник и беру сигарету.
Мы как‑то удивительно быстро обжились в этой комнате, как будто всегда тут и были. Изредка я остаюсь ночевать, и тогда Денис утром варит кофе, приносит мне в постель и, устроившись в ногах, смотрит, как я пью, держа чашку с блюдцем на ладони. Не знаю, почему, но ванильные отношения с ним меня совершенно не интересуют, хотя и в ванили Денис необыкновенно хорош – или мне просто не с кем сравнить? Он – мой первый и на данный момент единственный мужчина, а я никак не хочу быть с ним где‑то, кроме Темы. Вот там меня устраивает все…»
Утром я проснулся рано – так всегда бывает, когда можно спать подольше, как назло. Из кухни пахло кофе – Мари на даче почему‑то вставала затемно, хотя обычно любила поспать подольше. Я набросил спортивные брюки и футболку и вышел из комнаты.
Мари сидела у стола, поджав под себя ногу – обычная мизансцена, я часто заставал ее по утрам в такой позе.
– Доброе утро, – проговорил я, и она кивнула, но не ответила. – Кофе есть еще?
– Есть. Но ты мой не любишь.
Я рассмеялся и взял с плиты джезву, в которой еще оставалось около чашки напитка, вылил в раковину и взялся за кофемолку. Я с юности привык варить кофе сам, по своему вкусу, часто экспериментировал со специями – от типично кофейных корицы и кардамона до черного перца, чили и тмина. Мари всегда морщилась – она любила чистый вкус, но со мной ей приходилось терпеть изыски.
Пока я варил кофе, Мари, рассеянно смотревшая в окно на темный двор, докурила сигарету и встала.
– Не посидишь со мной? – спросил я.
– А надо?
– Да как хочешь… мне было бы приятно.
– А‑а, – протянула Мари, но села обратно.
– Одному завтракать скучно, – объяснил я, и она усмехнулась:
– Ну, а врешь зачем? Я же осталась. А ты каждый день завтракаешь один – за тем редким исключением, когда у тебя остается кто‑то.
– Ну, вот такие у меня скучные ежедневные завтраки, – рассмеялся я, открывая холодильник.
– Почему ты не заведешь себе, наконец, постоянную женщину, Денис? Если тебе так невыносимо одному?
– Ты не хуже моего знаешь ответ. И не хуже моего знаешь – с нашими‑то привычками и потребностями нужен кто‑то, с кем будет все. А это, как правило, сложно. И потом… ну, не мальчик я уже, чтобы заново притираться к кому‑то.
– Но Север же как‑то делит Тему и семью.
– Думаешь, всем от этого хорошо? – я принялся взбивать яйца для омлета. – Ирка бесится – ну, ты видела. Алиса наверняка догадывается, но ей просто удобно, что Славка вроде как в чем‑то замаран и отмазывается то подарками, то деньгами, то поездками. Ты бы так согласилась? Хотя у кого я спрашиваю… – я махнул рукой, прекрасно понимая, что уж Мари точно не позволила бы вести себя с ней подобным образом. Никому, кстати – даже Олегу.