Твоя Мари. Дневник, часть 2

Мне действительно было с ней интересно – Мари много знала, интересовалась порой чисто мужскими вещами вроде огнестрельного и холодного оружия, разбиралась в военной технике – и в то же время могла часами читать наизусть стихи. Вот такие разные вещи спокойно соседствовали в ее голове, всякий раз удивляя меня.

Парни из группы частенько подкалывали, когда видели рядом с Мари – мол, что ты в ней нашел, она же вокруг никого не видит, слишком много о себе понимает. А мне в ней именно это и нравилось – что не разменивается, не обращает внимания, не строит глазки, не заигрывает ни с кем. Ей действительно было абсолютно все равно, что о ней думают остальные. «Я в строю не марширую» – это было ее любимое выражение в то время.

А меня раздражали то и дело возникавшие возле нее парни, какими они бы ни были – я‑то уже считал Машку своей и никак не был согласен с кем‑то ее делить. Я даже решился пересечь ту невидимую черту, что отделяла меня от нее и останавливала все попытки перейти к более решительным действиям.

Как‑то в субботу, после окончания лекций, я перехватил Машку в холле морфологического корпуса:

– Ты вечером что делаешь?

– Собирались с девчонками в Комбашку на дискотеку.

«Комбашкой» называли дворец культуры комбайностроительного завода, там по выходным проводились дискотеки, и я знал, что Машка с подружками туда иногда захаживает, даже видел ее там пару раз.

– Да? Класс, мы тоже собирались, – это, конечно, было вранье, но зато его легко было трансформировать в правду, собрав свою компанию с района.

Машка пожала плечами, никак не оценив полученную информацию.

– Так что – может, вместе поедем? – не отставал я.

– Как хочешь.

– Тогда я за тобой заскочу часиков в девять, идет?

Мари еще не успела ответить, как от входной двери ее окликнул кто‑то из одногруппниц:

– Маша, ты идешь или нет?

– Да, сейчас, – отозвалась Мари, поправляя на плече ремень сумки. – Хорошо, заезжай, – это относилось уже ко мне, и Мари, повернувшись на каблуке, пошла к выходу.

Я проводил взглядом ее высокую тонкую фигурку в модных джинсах‑«пирамидах» и голубой стеганой куртке и мысленно потер руки. Мои родители сегодня дежурили, а сразу после работы завтра собирались на дачу, даже не заезжая домой, так что квартира была в моем полном распоряжении. Осталось придумать, как привезти к себе Мари.

Но тут меня ждало разочарование – Мари никуда не поехала. Так и сказала, насмешливо глядя мне в глаза во время медленного танца:

– Обломишься, Диня.

– А что так?

– А вот так. Не хочу – так понятно?

– Так – вполне понятно, – кивнул я, скрывая разочарование. – Но, может, объяснишь?

– А зачем объяснять то, что и так понятно? Не выйдет у нас ничего.

Она произнесла это так буднично, словно я у нее дорогу спросил, а не предложил провести вместе ночь.

– Маш… – я чуть сильнее прижал ее к себе. – Я ведь серьезно… я… я с тобой встречаться хочу, понимаешь?

– Понимаю, – кивнула она. – Но это ты хочешь. А я, может быть, не хочу.

И у меня ни на секунду в тот момент не возникло ощущения, что Мари ломается или набивает себе цену, нет – я почувствовал, что она действительно этого не хочет.

Не будь это Мари, я бы больше не подошел на пушечный выстрел – ну, на фиг увиваться за девкой, которая ясно сказала – отвали? Но… Да, черт ее побери, это была Мари, а потому я совершенно не собирался отступать. «Ты, может быть, не хочешь, а я вот хочу – так сильно хочу, что все сделаю, но ты со мной будешь», – подумал я, словно бросая ей вызов.

Я продолжал провожать ее домой, ходить в театр и в кино, иной раз просто гулять где‑то в центре. И, похоже, Машка привыкла к моему присутствию и уже не воспринимала его как попытки ухаживания, хотя цветы я ей дарил и даже иной раз умудрялся перехватить редкий поцелуй.

В постели мы с ней оказались как‑то случайно, после какой‑то вечеринки. Самое удивительное, Мари была абсолютно трезва, и я вообще ни на что особо и не рассчитывал, когда понял, что открываю дверь собственной квартиры, а рядом со мной стоит она и, похоже, понимает, что сейчас произойдет. Но еще сильнее я удивился, когда понял, что стал для нее первым. Мне почему‑то казалось, что у Машки был неудачный опыт, потому она так ведет себя со мной – не хочет повторения.

Меня вдруг затопило изнутри каким‑то непонятным чувством – как будто я получил совершенно бесценную вещь, которую не заслуживал, хоть и очень хотел. Машка еще спала, а я, приподнявшись на локте, смотрел на нее и едва не плакал от новых ощущений. Мне очень хотелось, чтобы ей было хорошо со мной, чтобы она не думала больше ни о ком, чтобы осталась моей. Я готов был жениться хоть сию секунду, если только она захочет.

Мари открыла глаза, еще не очень соображая, что происходит. Я осторожно опустил голову ей на грудь, и ее рука легла мне на затылок:

– Доброе утро…

– Выспалась? – пробормотал я, целуя ее прохладную кожу.

– Да как с тобой выспишься…

– Маш… все в порядке?

– Конечно, – чуть удивленно ответила она.

– Но ты… ты не жалеешь?

– О чем? Что пришла сюда с тобой? Как думаешь, если бы не хотела – лежала бы здесь сейчас?

Вот уж чего я точно не думал, так этого. Заставить Мари делать то, чего она сама не хотела, я не мог ни тогда, ни позже, ни вообще всю жизнь, как оказалось.

 

«Бесконечный внутренний монолог. Бесконечный – до такой степени, что потом долго болит голова, в которой монотонно продолжает бубнить собственный голос. Я ищу выход и никак не могу найти его. А он должен быть, должен – выход всегда есть, пока ты жива. Может, не совсем такой, как мне нравится, но он непременно есть. И я его найду.

В квартире на всю катушку орет музыкальный центр, еще одна отчаянная попытка заглушить собственный голос. Старая импортная попса – ну, кто такое слушает в наше время… Самое отвратительное, что музыка вызывает еще и картинки – в придачу к голосу. Похоже, я схожу с ума…

У него не хватило духа даже сказать мне об этом открыто. О том, что он встречается с женщиной, и что она ждет ребенка. Какой ты после этого Верхний? Ты – трус. А я не хочу ничего общего иметь с трусливым мужиком, который, к тому же, еще и не хозяин своему причинному месту.