Умрут не все

Деревенский покой изредка нарушался детским смехом, квохтаньем кур и гордым петушиным криком. Я накинула модный жакет, надела туфли на каблуках и теперь жалела: здесь эта одежда смотрелась неуместно и даже нелепо. Надо было надеть куртку и кроссовки, которые привезла с собой. Неясная тревога вкрадчиво вползала в душу, предчувствие неприятных событий мешало наслаждаться роскошными видами, окружающими меня. Непонятно было, откуда взялись эти ощущения, и я старалась убедить себя, что все странности гнездятся лишь в моей голове.

Подойдя к магазину, я заметила черного пса, одиноко лежащего в пыли у дороги. Он понуро опустил голову на лапы и смотрел безрадостными глазами, которые оказались светло‑голубого цвета, совсем как у хаски. Такая расцветка показалась негармоничной: я всегда считала, что черная шерсть предполагает темный цвет радужной оболочки. Собака привлекла внимание, и я решила обязательно купить колбасы, накормить бедолагу.

Войдя в типичный сельский магазин, где в одном углу гнездились прозрачные целлофановые пакеты с крупами, а в другом – живописно были развешаны платья гигантских размеров и кофты весёлых расцветок, я сразу наткнулась на тяжелый взгляд продавщицы, стоявшей за прилавком – дородной смуглой женщины.

– Здравствуйте! – я поздоровалась по‑башкирски.

Я ощущала себя неловко, не понимая в чем кроется причина недружелюбия. Продавщица молча кивнула, продолжая сверлить меня глазами. Я невольно быстро осмотрела жакет: нет ли новых дырок от взгляда‑дрели.

– Мне пожалуйста вот эту колбасу, масло, сыр, – я показывала на требуемое, не обращая внимание на неприветливость женщины. В конце концов, это могла быть банальная зависть к моему внешнему виду. Набрав полный пакет продуктов, я потянулась за кошельком и замерла, прикипев к деревянному полу каблуками туфель.

– Понаехали тут! – рявкнул недалеко хриплый голос, полный ненависти.

Я медленно повернулась к источнику шума, который до этого не заметила. Рядом со стендом, на котором крепились рулоны с клеёнкой, стоял мужик. Небритый, опухший и страшный, он смотрел на меня налитыми кровью глазами и слегка покачивался.

– Не обращайте внимания, – затараторила продавщица, вмиг растеряв свою колючесть, – Азат недавно в Москве был, на заработках. Обидели его там, денег не заплатили, – она засуетилась, быстро щелкая клавишами большого калькулятора.

Оплатив озвученную сумму, я торопливо подхватила пакет и направилась к выходу.

– Уезжай отсюда! – вновь прогремел зычный выкрик, заставив меня подпрыгнуть на ходу.

Выскочив за дверь, едва не бегом, я кинулась прочь. С таким ускорением, что по инерции едва не пронеслась мимо пса, который даже не поднял глаз. Что‑то остановило меня. Я оглянулась. Собака лежала, безучастно глядя перед собой. Сердце защемило от жалости. Я медленно вернулась, присела на корточки рядом с бедным животным. Он посмотрел на меня, и я увидела в слезящихся голубых глазах такую пронзительную тоску, что на минуту потеряла дар речи. Дрогнувшей рукой достала из пакета колбасу, с трудом отломила большой кусок и положила рядом с псом. Он понюхал без интереса, равнодушно отвёл глаза в сторону, вновь положил голову на вытянутые лапы.

– Ну что же ты? – мой голос прозвучал хрипло, – или тебя колбасой закормили? Это хорошая, только понюхай.

Я понимала, что дело не в голоде. Животное выглядело исхудавшим, но еду игнорировало. Так бывает, когда…

– Хозяин у него умер с неделю тому назад. Одинокий старик. С тех пор пёс здесь дежурит каждый день. Как будто ждёт. Они всегда вместе в магазин приходили. Пса Кара Дус зовут, – я обернулась. На крыльце, скрестив руки, стояла продавщица из магазина. Страшного мужика не было видно.

– Послушайте, – я подошла ближе, – почему‑то у меня такое ощущение, что людям здесь не нравится моё присутствие. Может быть, расскажете, что знаете? Мою бабушку здесь не любили?

Женщина вдруг смутилась, отвела глаза:

– Если вы про Азата, то он сегодня перепил с утра. Вот и бесится.

Сказать на это было нечего. Не начнешь же объяснять про свои неприятные ощущения и смутные предчувствия. Я кивнула и вернулась обратно. Присев на корточки, погладила пса по голове. Он поднял слезящиеся глаза. Я поднялась:

– Ну что, Кара Дус, чёрный друг, значит. Жаль, что не хочешь поесть, – я медленно пошла по направлению к дому.

Что‑то ткнуло меня в ногу сбоку. Испуганно опустив глаза вниз, я удивленно остановилась. Это был Кара Дус. Он стоял рядом, в умных глазах светился немой вопрос.

– Хочешь ко мне? Пошли, если так, – я развела руками, поняв его взгляд по‑своему.

Зашагала вперёд, но пёс не тронулся с места. Пожав плечами, я нерешительно двинулась дальше. Мне вдруг показалось, что обитатели улицы, по которой я шла, дружно прильнули к окнам и следят за мной десятками пар глаз. Невидимые мне взоры были полны напряжения и злобы, а иногда откровенной ненависти.

«Плохо дело, Хамитова. Похоже на паранойю», – я пыталась посмеяться над собой, но чем дальше шла, тем более явственным и жутким становилось ощущение слежки. Стараясь убедить себя, что всё происходящее – лишь плод моего возбужденного воображения, я всмотрелась в дом, мимо которого проходила. И едва не вскрикнула в голос, потому что занавеска на одном окне совершенно отчетливо дёрнулась, задетая неосторожной рукой. В следующий момент я отпрыгнула в сторону, почувствовав сильный толчок в ногу. Открыв рот, чтобы громко закричать, я взглянула вниз. Передо мной стоял пёс Кара Дус, с зажатым в пасти куском той колбасы, что я дала ему возле магазина. Хвост его чуть заметно вилял.

К дому я подходила быстрым шагом, больше не вглядываясь в окна окружающих строений. Ощущение слежки не исчезло с появлением Карика, так я тут же стала называть бедного пса. Войдя в дом, я оглянулась на остановившегося гостя:

– Карик, заходи! – сначала не поняла, почему пёс мнётся, как будто не решаясь переступить порог жилища.

Потом осознала. Деревенские собаки обычно живут на улице и в дом их пускают редко, если только на дворе сильный мороз. Так было и у бабушки, когда у неё жили четвероногие друзья. Но я решила забрать Карика в Москву, если придётся возвращаться, а в том, что это событие не за горами, уже не приходилось сомневаться. Казалось, глухая неприязнь буквально выпирала в мою сторону из каждого двора, и я никак не могла понять, что такого натворила наша семья? Конечно, если это не игра моего воображения. Решив выяснить при удобном случае, почему моя персона вызывает такой негатив, я нетерпеливо махнула Кара Дусу:

– Заходи, не стесняйся! Привыкай жить в комфорте!

Карик вошёл, да так и остался стоять возле двери. Я не стала настаивать. Первым делом, разобрала продукты из пакета, поставила на зажженную конфорку плиты чайник. Потом устроила спальное место для нового друга: у бабушки было полно разных подстилок.

– Будешь спать здесь, Карик! – я показала на пару объёмных ковриков, которые были безжалостно изъяты у кресла и идеально подошли на роль собачьего места.

Поставила на кухне две глубокие металлические миски, благо этого добра в бабушкином доме хватало. В одну налила воды. Пес тут же подошёл, положил в пустую посудину колбасу и стал есть неспешно, часто останавливаясь. Я не стала смущать его, ушла в комнату, в задумчивости встала у окна, выходившего на улицу.