Ушедшие: Наследие Предков

Хрупкая тихоня обычно ни с кем толком не разговаривала, но с Джессом могла весьма оживленно щебетать, напоминая маленькую неугомонную птичку. Что несказанно льстило его самолюбию, хоть он и не испытывал к ней ни особой привязанности, ни жгучей любви. Также, как и к остальным своим любовницам. Однако вовсе не потому, что был прожженным циником или эгоистом. Просто им всем сопутствовало то, что его подспудно угнетало – их привычность и обыденность, а также предсказуемая нарочитость судьбы. Джесс же мечтал встретить женщину таинственную и необыкновенную. Причем желательно попавшую сюда откуда‑нибудь издалека. Такая вот наивная и полу‑несбыточная, но все же мечта.

Но пока самой необычной девушкой, которую он повстречал, оставалась Элли – сбрендившая голодарка, шатающаяся в лесах на одном из дальних восточных склонов. Джесс так и не смог помочь ей упокоиться с миром, даже не взирая на то, что подобного требовала общепринятая гуманность, а чокнутая девица едва не оторвала ему при встрече голову. Но слишком уж привлекательными казались прелестные черты ее лица, а также небольшие точеные груди, бесстыже проглядывавшие сквозь серые лохмотья некогда белой блузки.

Почему Элли, спросите вы? Да потому, что вскарабкавшись от нее на спасительный разлапистый кедр, он долго кидался в нее шишками и спрашивал, с трудом успокоив сердечный ритм, ее имя. И, в какой‑то момент, зацикленная фраза: «Я просто ищу свою сумку, сумку свою ищу», повторявшаяся без конца, в извечных традициях любого голодаря, способных произносить не больше одного или двух более‑менее внятных предложений, на которых их когда‑то заклинило, сменилась на тихие отрывистые бормотания:

– Ли… Эл… Ли… Эл… Ли…

Словно она отчаянно пыталась вспомнить что‑то или высказать. Джесс не был уверен, что это ее имя, тем более считалось, что голодари утрачивают любое подобие интеллекта, но с той поры прозвал девушку Элли, наперекор логике убеждая себя в том, что приглянувшаяся ему больная сохранила каким‑то чудесным образом остатки разума. И единственное, чего он всерьез опасался, так это того, что Элли однажды обнаружат и убьют другие деревенские. Хотя бы из‑за того, что побоятся распространения неизлечимой заразы.

Именно поэтому людей, заболевших болотницей, умерщвляли сразу. Да и дальнейшая их жизнь представлялась ни чем иным, как ужасной мукой, от которой наиболее гуманно считалось больного избавить. Тем не менее, в окрестностях Санкторума иногда появлялись пришлые голодари, забредавшие сюда с противоположной стороны Расщелины, каким‑то образом ускользнув из более многолюдного Дивона, так как каннибалы нефы, обитающие в ущельях Срединных гор, голодарей обычно не трогают, видимо находя их мясо дурным на вкус. Ведь предполагать, что пустоголовые громилы боятся заражения, было бы по меньшей мере глупо. Вряд ли их интеллект настолько сильно развит.

Изредка Джесс таскал Элли кур из деревни, сбрасывая окровавленные тушки прямо с дерева, и любовался, как она их яростно пожирает, пачкая и без того чумазое лицо в свежей яркой крови. Он понимал, что вечно это длиться не может. Оголодав окончательно, Элли как‑нибудь доберется до внешних плантаций или даже до ограды деревни, и это будет последним днем в ее, давно уже ставшей бессмысленной, жизни. Джесс старался не думать об этом. В конце концов, ничто на свете не вечно, и нужно уметь жить настоящим. Однако ему было до слез жалко бедную девушку, которой однажды так трагично не повезло.

– Куда потом пойдешь? – окликнула Айла, которая знала, что Джесс может пропадать в своих вылазках сутками.

Он не брал ее с собой ни разу, хоть и понимал, что она мечтает об этом. Единственный человек, кого Джесс звал в свои затяжные шатания по острову, был Бирн, коего большинство деревенских считали чокнутым. Или, если говорить точнее, то это вечно шляющийся где‑то Бирн частенько звал его с собой.

Младше Джесса на год, он был когда‑то абсолютно нормальным и очень миловидным подростком. И Джесс хорошо помнил его таким. Однако сожитель матери Бирна как‑то раз знатно нажрался и начал бить оттолкнувшую его женщину. Пятнадцатилетний еще, в ту пору, приятель вступился за мать, двинув пьяному идиоту в рожу, отчего тот вмиг осатанел и избил парнишку до полусмерти. И может даже убил бы, если бы на отчаянные крики женщины не сбежались соседи. Мерзавца хорошенько отделали и изгнали на Болотины, где он и сгинул. Хотя, скорее всего, ему в этом негласно помогли. Бирн же постепенно оклемался, однако пары передних зубов у него больше не было, левый глаз до конца не открывался и плохо видел, а рассудок слегка помутился. Когда же два года спустя мать его умерла от приступа сизой лихорадки, крыша Бирна съехала окончательно. С тех пор он постоянно разговаривал не пойми с кем, причем на незнакомом никому языке, частенько ходил во сне в полнолуние, рисовал странные рисунки и символы, а также периодически пропадал в лесах неделями.

Тем не менее, Джесс никогда не считал друга чокнутым, как это делали, сочувственно вздыхая, остальные.

«Он просто видит больше, чем большинство людей» – пожимая плечами, отмахивался он. – «Я тоже видел некоторых из тех духов, с которыми он разговаривает, поэтому Бирн – вовсе не сумасшедший»

– Джей! – настойчиво позвала Айя, надувшись оттого, что он проигнорировал вопрос.

– Хм, в деревню вернусь, наверное… – неопределенно отмахнулся он.

Девчонка понимающе покивала. Не взирая на его холодность, она упорно продолжала за ним бегать, однако Джесс сам был виноват в этом. Слишком уж непоследовательным он оказался в своем показном равнодушии, а Айла – далеко не дурочка. Прекрасно понимая, что он нарочно старается ее оттолкнуть, она, похоже, решила взять его настойчивостью и измором. Вот и сейчас, глядя, как ее хрупкая фигурка осторожно спускается с дерева, Джесс в очередной раз подумал, что все‑таки стоит забрать девушку с собой, когда они с Бирном наконец смоются из этого унылого места. Ведь здесь ее ждет весьма безрадостное будущее – вынужденный брак без любви да серые беспросветные будни.

– Н‑да, совесть – та еще зануда. – еле слышно пробормотал он себе под нос. – Но может мы никогда и не уплывем отсюда…

Что касается Бирна, то он был готов к побегу уже давно, а вот Джесса постоянно что‑то останавливало. То старуха Шия не на шутку разболелась, то Верный, пес Рона, потерялся, и они сутками искали его в лесах, то внезапная встреча с Элли наложила обязательства подкармливать голодарку, то что‑нибудь еще не давало все взять и бросить. Поэтому сборы длились уже больше полугода. Джесс и сам толком не понимал, почему никак не может решиться на отплытие. Ведь это было его давней и заветной мечтой. В любом случае, Бирн его не торопил. Приятелю вообще, похоже, было все вокруг параллельно. Иногда Джесс даже задумывался над тем, не навязывает ли он ему собственное мнение. И что если с ними что‑нибудь случится в пути? Ведь одно дело – рисковать своей жизнью, а другое – чьей‑то еще. Подобным образом все обстоит и с Айлой. Забери Джесс девчонку с собой, и придется взять на себя ответственность за ее дальнейшую судьбу, что почти равносильно свадьбе. Но как же тогда быть с мечтой о встрече с таинственной незнакомкой, от которой он пока еще не мог отказаться?

Плюнув на мрачные мысли, Джесс вновь уставился в стекла старого бинокля, одного из своих лучших трофеев, извлеченных из затонувших домов древнего города. Его утомляло слишком долго думать о чересчур серьезных вещах. Гораздо лучше и приятней поразмыслить о чем‑нибудь более интересном.

К примеру о том, почему о соседнем острове ходит настолько дурная молва? Вот про Болотины, к примеру, все понятно: там явно если и не упыри, то какие‑то хищные твари все‑таки прячутся. Про Расщелину Каннибалов тоже: в ее лесах и ущельях издавна обитают великаны нефилимы – одноглазые циклопы‑людоеды, одевающиеся в рыжие косматые шкуры, вооруженные огромными дубинами из вырванных с корнями деревьев. Но вот что не так с Мрачным Чертогом? С виду остров – как остров, вполне себе тихий и даже почти не зловещий. Особенно издали…