В небесах Аурелии
Эва встрепенулась, пытаясь стряхнуть сон:
– Прости, я отключаюсь.
– Ничего. Я вызову машину.
На улице уже ждало такси, и им пришлось разжать руки…
Эва обняла его на прощанье:
– Удачи вам, капитан Седов!
– И тебе, Эва‑Эволюция!
Машина завернула за угол, растворилась в неоновом предутреннем полумраке. Еще чуть‑чуть, и погаснут цветные призывные вывески. Девушка беззаботно помахала капитану из окошка, но стоило высокой фигуре Кира исчезнуть вдали, слезы навернулись с прежней силой.
Кира довез за город один из военных грузовиков. Он спрыгнул за несколько километров до лагеря, чтобы прогуляться и подумать – ему хотелось проветрить голову. Кошелек с фотографией жены и дочки жег карман. Рассвело. Дальше начинались поля дикой красной гвоздики. Багряное море колыхалось от утреннего ветерка. Капитан шел вдоль дороги, пораженный тем, как красиво было вокруг. Он вдыхал аромат поля, чувствовал бодрящую прохладу. Ему хотелось обнять весь мир. Перед ним расстилалась безбрежность земли. Все жило и дышало. У него столько сил, он мог свернуть горы.
Что‑то сверкнуло на солнце. И на брюках, и на футболке вспыхивали искорками опавшие блестки. Он был рад, что сможет уйти с головой в работу и не думать о девушке.
В комнату уже проник рассвет, свет падал на его аккуратно застеленную кровать, полку с книгами, разбросанные вещи соседа. До подъема оставалось с полчаса. Седов и не думал, что сможет прокрасться мимо Гинзбурга. Тот лежал на постели, облокотившись на руку, и рассматривал Кира:
– Ну, и где ты шлялся? – выдал наконец Эрик. – Сразу опустим ту часть, где ты фотографировался с памятниками.
– Бродил по Каракасу. Был в музее. В блюзовом баре танцевал с очень милой девушкой под музыкальный автомат…
– Подробности гони! Да погрязней, покрасочней. Нечего меня жалеть.
– Знаешь, до того как попасть в армию, я полагал, что сослуживцы бравого солдата Швейка – это все же гротеск.
– Думаешь, я обычная армейская свинья? Ты не видишь за сущностью суть. А еще вероятней, ты мне просто завидуешь.
Кир кинул в него подушкой:
– Вставай. У нас впереди еще один прекрасный день.
Глава III. Предложение, от которого…
Джиллиан нравился бег – движение вперед, ветер в грудь, ощущение, будто ты летишь. Вспоминалось прошлое – соревнования и тренировки.
Она росла в хороших условиях: родительский дом с теннисным кортом и бассейном, школа с прекрасной программой. В старших классах Джиллиан проходила год за два – она всегда хорошо училась, но решила поднажать. У нее были прекрасные способности к спорту – девушка выбрала легкую атлетику. Окончив школу раньше сверстников, она, поразмыслив, не захотела быть вундеркиндом в университете, и освободившееся до совершеннолетия время полностью посвятила спорту.
Некоторой неожиданностью для всех стало то, что она поступила в университет в Венгрии, не имевший большой славы. Но там она могла учиться на стипендию, а не на деньги компании. После этого ее ждало приглашение в аспирантуру Кембриджа и их стипендиальная программа. Конечно, там ей все нравилось: старинные каменные корпуса, многовековая библиотека, веселая студенческая жизнь… После занятий можно было приятно провести время, катаясь в лодочке на реке у колледжа.
Джиллиан Церес выделялась – стремительный живой ум, лидерские качества, прекрасные аналитические способности, к тому же она умела хорошо объяснять. Она превращалась в интересную молодую женщину. Ее научная карьера тоже пошла в гору. Джиллиан кружилась в водовороте активной деятельности.
Иногда посреди встречи или на приеме в ресторане она начинала поспешно записывать новые идеи на салфетке и исчезала, в лучшем случае бросив: «Я позвоню!». Иногда отключала на несколько дней все телефоны, не выходила из дома, не помнила, что ела, спала урывками и думала, думала, думала над новым технологическим циклом, над конструкцией нового устройства, над новой методикой. Иногда она исчезала на несколько дней, и никто не знал, где она.
Ей нравились облегающие куртки из биовинила, искусственно выращенной кожи. Любимые цвета – бежевый, жемчужный, слоновая кость. Они очень ей шли. Для конференций и конгрессов доктор Церес выбирала строгий образ: юбка‑карандаш, очки в тонкой оправе, в которых она не слишком нуждались.
– Вы что, сговорились с Седовым? – спросили ее как‑то про этот винтажный аксессуар, удивительный для века высокотехнологичной медицины.
– Да что вы понимаете! Это образ интеллектуала двадцатого века! – заявила она.
Однако жизнь доктора Церес была заполнена не только приятными событиями.
В стеклянную галерею, проходящую по верхней кромке просторного зала, заглянуло солнце. Джиллиан смотрела на забинтованный палец. Она думала о сегодняшней стычке. Анализы в этот раз брал лично один из врачей, Брайан Кокс. Они питали друг к другу сильную неприязнь. Кокс так резанул по пальцу, что Джиллиан от неожиданности вскрикнула и отдернула руку. Брызнула кровь. Ей поспешила на помощь медсестра.
– Ах, какие мы нежные! – только скривился Кокс.
Сейчас на верхнем ярусе галереи с ней рядом стоял ее друг и соратник Симон Малевский. Высокий, интеллигентный, волнистые русые волосы, задумчивый взгляд… Он облокотился на парапет и рассматривал холл. Белые стены, много стекла, пальмы в кадках, медицинский персонал…
– Ненавижу это место. Ненавижу приходить сюда, – заметил он вполголоса.
Симон указал на пару внизу: женщина плакала, а мужчина приобнял ее, пытаясь утешить.
– Внесенные изменения снова не прижились. Это их второй ребенок. Я знаю нескольких человек в их группе.
Джиллиан почувствовала подкатывающую злость:
– Зачем они соглашаются?
– Просто пытаются жить нормальной жизнью. И на тебя так не давят. Опасаются, что ты еще что‑нибудь выкинешь.
– Это только так кажется, – покачала она головой.
– Джил, в твоей жизни есть дверь, которой нет ни у кого. Я тебя не упрекаю. Знал бы как, давно бы сам исчез.
