Все беды из-за книг!
Очевидно, что церковь всегда притягивает помимо нормальных обывателей еще и чрезмерно экзальтированных, психически неуравновешенных, а зачастую и вовсе безумных людей. И священнику приходится постоянно с этим разбираться, издержки профессии, так сказать. Но почему именно сегодня, в такой погожий и сухой летний денек, когда больные кости почти не давали о себе знать, когда, подремав еще минут пятнадцать в прохладе собора, преподобный Игнасио собирался запереть массивные двери и пойти домой, чтобы с удовольствием повозиться со своими грядками.
– Что ж, – пресвитер помедлил, умеряя вскипевшее раздражение, – расскажи мне, что так тебя мучает, дочь моя?
– Я… Не знаю. Я хочу освободиться, а он не отпускает! – к истерике в голосе женщины теперь примешивалась изрядная доля сомнения. – Я оставлю его здесь! Иначе мне не побороть искушения! О, горе мне!
– Тише! Тише! Я ничего не понимаю! Начни с начала, дочь моя!
Но старому священнику никто не ответил. Зарешеченное окошко вдруг просветлело, послышался торопливый удаляющийся стук каблуков по каменным плитам пола. Пресвитер насколько мог быстро высунулся из исповедальни, но увидел лишь мелькнувший в дверях подол темного платья. Хлопнула дверь, все стихло. Преподобный Игнасио облегченно, хотя и немного разочарованно пожал плечами и стал собираться домой. Уже сделав несколько шагов в сторону дверей, он вдруг заметил громоздкий прямоугольный сверток, упакованный в газету, лежавший на полу рядом с резной деревянной кабинкой исповедальни. Пресвитер поднял увесистый предмет и, положив на ближайшую скамью, не задумываясь, развернул. Это был старинный фолиант прекрасной сохранности. С покрытой тусклым металлом обложки скалился выпуклый шероховатый череп, в глубокие глазницы которого были вставлены какие‑то кристаллы, отчего взгляд его казался злорадным и вызывающим.
Преподобный вскрикнул от неожиданности и, испуганно прикрыв рот рукой, огляделся по сторонам. Его взор прошелся по рядам пустых скамей, задержался на алтаре, отгороженном от зевак цепью, натянутой меж двух железных столбиков, скользнул по большому, почти скрывавшемуся в полумраке распятию. Иисус недовольно посмотрел на него, но пресвитер уже снова вернулся к книге. Дрожа от смеси отвращения и любопытства, священник прочел латинское название: «Вечная молодость». Эти два слова задели какую‑то чувствительную струну где‑то глубоко внутри, заставив часто забиться усталое дряхлое сердце. Еще раз воровато оглянувшись, пресвитер Игнасио завернул гримуар обратно в газету и, подхватив сверток под мышку, заковылял к выходу из собора.
Глава 5
В начале августа у Катталин был день рождения. Молодая ведьма очень любила этот праздник: увеличивающееся количество прожитых лет, наводящее на мысли о быстротечности человеческой жизни ее совершенно не волновало, зато предвкушение чего‑то особенного и необычного, а, может, особенно необычного, равно как и необычно особенного, заранее поднимало настроение. И еще она очень любила подарки. Они с Йоном уже купили новый черно‑бирюзовый велосипедный шлем, флакон духов «Нарциссо Родригес» и изящные сережки с красными кристаллами, подходящими по стилю к кулону Драконьей крови.
В холодильнике остужалась бутылка хорошего шампанского, не какой‑нибудь кислой шипучки, а самого настоящего, французского, которая вместе с куском выдержанного сыра и изрядным ломтем копченого окорока, предполагалась на завтрак знаменательного дня. Катталин заранее предвкушала, как они с мужем не слишком‑то рано проснутся, понежатся в кровати, выпьют по бокальчику и – на пляж. А на вечер уже был заказан столик на двоих в «Каса Гандариас» – небольшом уютном ресторанчике в старом городе, к которому молодые люди питали особую нежность.
Это должен был быть день только для нее. И для Йона, разумеется. Только для них двоих, никаких гостей и шумных чествований. Так Катталин планировала и, ложась спать, испытывала то радостное предвкушение, которое способны чувствовать только дети, накануне своего дня рождения мечтающие поскорее отправиться в постель, чтобы закрыть, а потом сразу же открыть глаза и увидеть, что уже утро, а у кровати сложены пестрой горкой самые желанные подарки.
Что ж, планы – планами, а проснулась Катталин в полшестого утра. Муж рядом не нащупывался. Разлепив тяжелые от внезапного пробуждения веки, молодая ведьма обнаружила Йона сидящим в кресле напротив, что‑то громко и возбужденно обсуждающего по телефону. Этот шум, собственно, ее и побеспокоил.
– Молодцы! Класс! – радостно кричал муж в трубку. – Три сто?.. Сорок семь?.. На кого похожа?.. Вы уверены?.. Что?! Уже?! Как‑как назвали?.. Ого!.. Ага!.. Нет, она спит… Лучше она сама попозже позвонит… Поздравляем! Ура!
Йон отложил телефон и, увидев, что жена проснулась, спокойно сказал:
– Микель родил дочь.
– Поздравляю… – проворчала Катталин.
Она, конечно, была очень рада за брата, но все еще продолжала бороться со сном, причем не слишком успешно.
– Могли бы и подождать денек, зачем все дни рождения в кучу валить… – добавила она, снова закрывая непослушные веки.
– Микель сказал, что она похожа на тебя…
– Ну я тут точно ни при чем…
– Они назвали ее Катталин…
– О, нет!
– Почему: «о, нет»? Я думал, тебе будет приятно. Твой брат сказал, что, вообще‑то, они с Полин не собирались спешить называть малышку, но как только ее увидели, имя приклеилось само собой. Так что у нас в семье теперь есть еще Катталин‑мини.
– Ага… И у меня такое предчувствие, что у нас в семье стало одной ведьмой больше. – Девушка сладко потянулась, не открывая глаз. – Ладно, оно, наверное, к лучшему. Я на самом деле очень рада за Микеля с Полин и за… Мини, но сейчас мне нужен под боком теплый муж и хотя бы пара часов крепкого здорового сна. Так что марш в кровать! И не забывай, что этот день зарезервирован исключительно под мои собственные планы!
– Есть, мэм! – Йон лихо козырнул и как пловец занырнул под одеяло.
Там обнаружилась сонная драко’кошка, которой все же пришлось подвинуться, хотя она была не слишком этому рада.
Катталин довольно улыбнулась и мгновенно уснула, намереваясь через несколько часов начать этот такой важный день заново. И теперь все получилось: солнечное позднее утро, уютный муж, которого еще и будить пришлось, шампанское в высоких бокалах прямо в постель, подарки и преотличное настроение.
После душа Катталин прямо в полотенце уселась к столу, положив гладкие стройные ноги на соседний стул и изрекла:
– Верховная ведьма желает трапезничать!
– Сию минуту, госпожа верх’дьма! Или сеньора «Вэ‑вэ»? Как изволите вас величать? – Йон скроил максимально подхалимское выражение лица.
– Что еще за «Вэ‑вэ»? А, поняла: аббревиатура… Это не почтительно, лучше просто: госпожа, и поклончик поподобострастней, естественно!
– Кушать подано, просто госпожа!
