Все беды из-за книг!
– Судя по результатам, порядочно, хотя и не слишком много… Думаю, попробовав раз‑другой и плотно подсев на усилители вкуса и прочую дрянь, ламия уже просто не могла остановиться, тем более что недостатка в просроченной еде и объедках с кухни не было…
– Слушай… А ведь под конец она, похоже, уже и двигаться‑то не могла. Кто ж ее снабжал‑то?
– Ламии могут подчинять себе мелких зверушек, думаю, крысы или белки носили ей из баков все, что попадется, а ей уже было все равно, что есть… Ладно, пойдем за велосипедами, и – домой! Я что‑то проголодалась от таких физических упражнений…
– Гамбургер или пиццу? – невинно спросил Йон, ухмыляясь, впрочем, довольно хитро.
– Не‑е‑е! – Катталин передернуло от отвращения, – Лучше рыбу. Точно, хочу треску в чесночном соусе…
– И вина, белого, прохладного…
– Так! Что мы стоим? Почему еще не крутим в сторону дома?
Ведьма устало повернулась и, путаясь велотуфлями в жесткой траве, споро пошла обратно в лес за велосипедом.
– Да, – продолжила Катталин, зная, что муж идет следом, – прости, что не смогла тебе сразу ответить, ну, про ту птицу.
– Ага, я понял, что тебе было немного не до того…
– Именно. Так вот, никакой особой мистики – просто через эту зарянку Богиня Мáри передала нам свою особую благодарность и расположение. И все.
– Какая уж тут мистика: просто обыкновенная богиня сказала обыкновенное божественное спасибо. Что тут такого? Рутина!
– Вот именно! Кстати, ты помнишь, в каких именно кустах мы спрятали велосипеды? Еще не хватало нам тут полдня рыскать!
Глава 8
– Святой отец! – знакомый бесцветный голос вывел пресвитера из глубокой задумчивости. – Помогите мне! Умоляю!
Священник покосился на окошко исповедальни, за узорчатой решеткой нервно покачивалась, словно не находя себе места, неясная тень.
– Это снова ты, дочь моя?..
– Да! Да! Верните гримуар!
– Если ты о той богомерзкой книжонке, что я нашел здесь недавно, то это невозможно. Я уничтожил ее…
– Нет!!! Вы не могли! Это бесценная реликвия! Она принадлежит мне! – в негромком прерывающемся голосе посетительницы явственно читалась паника.
– Еще как смог!.. – начал было преподобный, но его грубо прервали:
– Вранье! Я чувствую гримуар, он цел… – в голосе за оконцем прибавилось уверенности. – Верните книгу, пока не поздно!
– Что?! Да как ты вообще посмела принести в дом Божий отвратительную оккультную писанину! А теперь еще и угрожаешь?! – гневно вскричал пресвитер Игнасио, вскакивая на ноги. – Прочь отсюда!
Он жутко разозлился: как смеет кто‑то, претендовать на ЕГО книгу. Гримуар сам нашел его, вероятно понимая, что от предыдущей хозяйки не будет проку! Ярость, захлестнувшая старика, была так велика, что он вдруг захотел отхлестать нахалку по щекам, собственноручно вышвырнуть из дверей собора в придорожную пыль. Старик рванулся к выходу из исповедальни, но замешкался, зацепившись сутаной за подлокотник кресла. Послышался стук торопливых шагов, скрип двери, незнакомка исчезла. Преподобный Игнасио вытер платком взмокший лоб, постепенно успокаиваясь.
На шум, из бокового предела выглянул старик Кéпа, выполняющий нехитрые обязанности алтарника и бывший в последнее время чуть ли не единственным постоянным посетителем собора.
– Преподобный, что случилось? – его надтреснутый тенорок разнесся под сводами церкви.
– Ничего, Кепа, все в порядке, продолжай заниматься… Чем ты там занимался!
– Я просто услышал шум… – не унимался соскучившийся по общению алтарник. – А потом глянул на улицу через окошко ризницы, а там полоумная Эльза, не разбирая дороги, несется, аж пыль столбом!
– Какая еще Эльза? Я о ней и не слышал ни разу…
– Конечно, не слышали, преподобный, она раньше в церковь ни ногой! Не зря ж полоумная… А еще люди сказывают, ворожит она, порчу наслать может или еще как напакостить… Вот и обходят ее жилище стороной, знаете такой двухэтажный длинный дом на западной окраине? Вот там она и живет.
– Скажи, а что за имя такое необычное? – на всякий случай, священник решил выведать побольше о странной посетительнице.
– Так не из тутошних она, приезжая, издалека откуда‑то. Их раньше целая семья жила, ну в доме том, надел хороший был, хозяйство богатое. Давненько это было, а потом сглазил их кто‑то, и они все один за одним поумирали – отец, потом два сына, потом дочери. Мать ее еще какое‑то время жила, да только из ума совсем выживши. А потом и она. Так эта Эльза и живет одна, сколько лет уже…
– А я и не знал, что целая семья без духовного окормления у нас тут пропадала. Мой недосмотр! – пресвитер Игнасио расстроенно покачал головой. – Кепа, как думаешь, может хотя бы теперь сходить к ней побеседовать?
– Сходить‑то можно, – старый алтарник раскраснелся, немного удивленный, но весьма польщенный таким неожиданным вниманием настоятеля, – да только на порог она никого не пускает! Вот недавно электрики дома обходили, на предмет проверки электрощитов, так прогнала она их – ведро воды из верхнего окна опрокинула! Вот была потеха! Мне старуха Аранча сказывала, она там неподалеку живет, таких выражений ей еще слышать не доводилось!
– Что ж, понятно… Ты это, Кепа, ступай домой, отдыхай… Устлал, поди…
Пресвитер Игнасио повернулся к выходу, погруженный в свои мысли, сопровождаемый недоуменным взглядом алтарника, пораженного такой заботливостью.
Следующую неделю старый священник потратил на превращение сарайчика в место проведения тайных некромантских обрядов. Первым делом он вынес и свалил в кучу возле забора накопившийся за годы хлам, затем превратил верстак в подобие жертвенника, накрыв завалявшимся с чьих‑то похорон куском черного крепа. Примерно треть внутреннего пространства сарая занимала кладовка, в которой были устроены стеллажи для хранения домашних консервов и вешалки для старой одежды. На это помещение у пресвитера были особые планы: даже после беглого ознакомления с предстоящими ритуалами, стало ясно, что без жертв некромантии не бывает, а кандидата на эту почетную роль нужно поймать и где‑то запереть. Вот тут‑то эта каморка и пригодится! Поразмышляв, старик не стал расчищать кладовку, ограничившись тем, что приделал к толстой дощатой двери массивный засов. Мысль о том, что ему скоро надо будет кого‑то ловить и умерщвлять, почему‑то необычайно возбуждала старого священника, щекоча где‑то глубоко в черепе приятной остринкой.
