Всё, что мы обрели
Сэм сочувственно посмотрела на меня и без лишних вопросов подождала, пока я встану оплатить счет. Затем мы молча пошли в галерею, и каждый из нас занялся своими незаконченными делами. Сэм постучала в мою дверь позже, почти перед самым закрытием.
– Я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке.
– А почему бы нет? – нахмурился я.
– Я уже ухожу. Тебе что‑нибудь нужно?
– Нет. Закрой, когда будешь уходить, я собираюсь остаться еще ненадолго.
– Хорошо. – Она прошла мимо меня, взъерошила мне волосы, будто я был одним из ее маленьких детей, и поцеловала в щеку, а я мурлыкнул в ответ.
Я потер лицо, достал из ящика свои очки для близи, которые мне стали нужны, когда я уставал, и продолжил читать кое‑какие занятные резюме, присланные Хансом. Когда я выходил, уже было темно. Подумал было заехать к брату: меня обрадовало внезапное желание поужинать с кем‑то; провести некоторое время с ним, Эмили и детьми, вдали от тишины. Но в итоге отбросил эту мысль и двинул домой.
Я сделал сэндвич и вышел на террасу выкурить сигарету. Без музыки. Без желания читать. Без звезд на пасмурном небе. Без нее. Надо было перестать скучать по ней… Надо…
Декабрь. (Лето. Австралия)
9. Лея
– Давай, позволь мне пойти с тобой. Хочу это увидеть.
Лэндон посмотрел на меня обожающим взглядом, но я отказалась. Я не могла позволить ему войти на чердак, в мой кабинет. Вернее, не хотела. Мысль о том, что он вторгнется в это пространство, пугала меня, потому что это место в некотором смысле принадлежало только мне, туда я входила с открытым сердцем, ничего не скрывая. И не было никого, кому бы я доверяла настолько, чтобы впустить его вот так, ни с того ни с сего, даже если бы это был мой брат.
– Это было бы странно, – настаивала я. – Ты не понимаешь…
– Тогда объясни мне еще раз, – улыбнулся он.
– Это просто… слишком личное.
– Более личное, чем делить с кем‑то постель?
«Да, гораздо», – хотела сказать я, но прикусила язык.
– Дело не в этом, Лэндон. Это что‑то очень мое.
– А я хочу быть частью всего твоего.
Я почувствовала небольшое давление в груди. Он, кажется, понял, что я немного ошеломлена, и сделал шаг назад, прежде чем мягко поцеловать меня.
– Ладно, извини, увидимся позже?
– Да, я позвоню тебе, как закончу.
Я шла к студии немного погруженная в себя, не обращая внимания на все вокруг. Поднялась по лестнице старого сдвоенного здания и, добравшись до чердака, ощутила умиротворение. Запах краски. Холсты, смотрящие на меня. Скрип деревянных половиц. Я надела халат и отворила маленькое окошко, то самое, что всегда застревало и в итоге было выбито.
Я снова посмотрела на залитый солнцем лоскут моря на холсте и подумала, что, возможно, картина не соответствует тому месту не из‑за самого места, а из‑за всего того, что оно значило для меня, из‑за того участка пляжа, где я собирала себя по кусочкам, пока снова не сломалась. К счастью, когда это произошло, я разбилась иначе. Не на маленькие осколки, нет. Я просто разломилась на две части. Быстрый, чистый разрыв; это был Аксель.
Я взяла палитру и некоторое время смешивала краски, прежде чем снова взяться за кисть. Глубоко вздохнула, а потом просто рисовала, рисовала и рисовала, пока мой желудок не заурчал от голода. Тогда я решила спуститься на улицу за одним из куриных эмпанадас[1], что готовили в кафе на углу. Вернувшись, села в маленькое кресло и принялась есть, разглядывая картину, краски, то, как свет падает на воду…
[1] Empanadas (исп.) – традиционное для испанской и латиноамериканской кухни наименование жареных пирожков с начинкой. Здесь и далее примечания переводчика.
