Я хочу быть с тобой

Михаил заметил, что лицо его спутника слегка разгладилось, словно бы кто‑то стер опустившуюся на него еще в Москве черную тень. Кажется, Тагильцева и в самом деле увиденное пробрало до печенок, и он, на радостях, решил, что, и с Ламой все пройдет, как надо, и невеста его, считай, уже спасена. Грушин его надежд не разделял, но портить настроение человеку, который, может, впервые за несколько недель чуть расслабился, не считал нужным. Да и потом – он же предупредил, что за исход их безнадежного предприятия не ручается, так и на фиг теперь зря трепаться.

Вместо этого он вытащил из болтавшегося на шее футляра фотоаппарат и принялся щелкать, выставив объектив в окно.

– Ты зачем это? – удивился Тагильцев.

– Ну, брат, я же – продажная пресса, – со смешком ответил он. – Чем черт не шутит, может, заодно, черкану еще куда‑нибудь статейку о горном Алтае. Заодно и иллюстрации будут. А, может, с этим Ламой что‑нибудь интересное произойдет – тоже неплохой материал. Я ж говорил тебе, мечта у меня – премию «Журналист года» получить. Ну а че, не век же мне под десятком псевдонимов во все желтые газетенки строчить. Надо ж, в конце концов, прославить гордую фамилию Грушин! – он звучно захохотал.

– Логично, – кивнул Александр. – А кстати, я давно хотел спросить тебя про этого Настоятеля, как ты с ним общался в прошлый приезд? Через переводчика или…

– Зачем? – пожал плечами Миша. – Он сечет по‑русски не хуже нас с тобой. Ну, одно слово, святой человека, ему, наверно, сам Будда на ухо перевод подсказывает. Так что, если представится случай, я у него и снова интервью возьму, может, на этот раз еще что‑нибудь интересное расскажет.

– Только про меня не пиши – идет? – испытующе посмотрел на него Тагильцев.

– Ну конечно, о чем речь, – замахал руками Грушин. – Хотя, с другой стороны, если… ну, в смысле, когда чукча этот сотворит чудо и твоя Елена очнется, это будет бомба. Такой материал в любом издании с руками оторвут.

– Когда очнется… – снова помрачнел Александр. – Ладно, когда очнется, обсудим такую возможность.

– Не вопрос, конечно. – подтвердил Миша и снова начал щелкать фотоаппаратом.

 

На ночевку остановились на берегу озера. Миша предложил было заночевать в одном из близлежащих поселков, но Тагильцев, видимо, всерьез настроился на единение с природой. В багажнике машины обнаружился не только запас продовольствия, но и брезентовая палатка, спальные мешки и прочие, необходимые для стоянки на улице, вещи. Втроем, вместе с немногословным Ачаем, они установили палатку, развели костер, наскоро поужинали разогретой в котелке тушенкой.

Ночь опустилась на горы быстро. Казалось, еще несколько секунд назад пламенел закат, окрашивая далекие снежные шапки в оранжевые и багряные цвета, и вот уже небо сделалось черным и блестящим, словно крышка рояля. Гладь озера, еще недавно отражавшая горные вершины, померкла. Из‑за угрюмого утеса выкатилась луна, белоснежная и холодная. Высыпали звезды, удивительно яркие, трепещущие в ночном воздухе. Опустилась холодная тишина, такая кромешная и первозданная, какая, должно быть, стояла в мире в день сотворения.

Ачай вскоре ушел в машину, спать. Тагильцев и Грушин задержались у костра. Миша поминутно передергивал плечами от холода и прикладывался к бутылке с шотландским виски. Поначалу он еще держал себя в руках – не хотелось в первую же ночь нажраться в слюни. И так уже в аэропорту лажанул, этот Тагильцев еще решит, что с ним совсем не стоит иметь дела, и отправит его назад без выходного пособия. Однако вскоре Грушин заметил, что Санек и сам не прочь слегка разогреться под луной. Не, ну а че там, все ясно – задолбался мужик за последний месяц в больнице дежурить, а тут еще и – ночь, звезды, природа, мать ее за ногу.

Через некоторое время Михаил обнаружил, что язык его ворочается уже с трудом. Однако, несмотря на некоторые возникшие трудности с речевым аппаратом, их взаимопонимание с Александром, напротив, лишь ширилось и крепло. Вскоре они уже общались, как закадычные друзья.

Во всем теле, утомленном долгой тряской в автомобиле по горным дорогам, разливалась приятная истома. Ноги отяжелели, и усилие, которое необходимо было сделать над собой, чтобы подняться и дойти до палатки, казалось невероятным.

Александр задрал голову и несколько секунд смотрел на небо, туда, куда взлетали оранжевые искры костра в нелепом стремлении допрыгнуть до самых звезд.

– Ничего себе, какие яркие, – пробормотал, наконец, он. – А в Москве их так хорошо не видно.

– Ну ты даешь, там же освещение круглые сутки. Фонари там всякие, подсветка зданий, – со знанием дела объяснял Миша. – Заглушает свет… В смысле – забивает… засвечивает… Черт, как это сказать?

Он так и не смог отыскать в хмельном мозгу нужное слово, и махнул рукой. Впрочем, Тагильцев, кажется, достиг уже аналогичного состояния, и понимал попутчика с полуслова.

– Вот слушай, Сань, одного я понять не могу, – через некоторое время допытывался у него совсем уже разомлевший Миша. – Вот ты мужик видный, красивый, известный. Да ладно, не скромничай! Бабы на тебя сами вешаются. Че, я сколько раз сам эту долбанную светскую хронику кропал – «известный российский адвокат Тагильцев был замечен на фестивале в Каннах в сопровождении прекрасной незнакомки». Как так вышло‑то, что ты вот так запал на обычную женщину, ну, на Елену?

– Поверишь, я сам не знаю, как так вышло, – дыша в лицо алкогольными парами, подался к нему Александр. – Ты понимаешь, наверно, с детства что‑то такое в башке сидело – ну, из сказок или книжек всяких подростковых, типа мушкетеров… Я не знаю. Но вот всегда казалось, что это все… – он неопределенно покрутил пальцами, – ну… не серьезно, что ли. Что, вот когда встретится женщина, которая предназначена мне судьбой… глупо звучит, я знаю, но иначе не скажешь. Так вот, мне всегда казалось, что я это почувствую. ну там колокол какой‑то в голове ударит. И я все ждал, ждал… И ничего. Ну вот встречаюсь с какой‑нибудь девушкой, вроде и нравится она мне. И я ей не противен, а… не щелкает. Понимаешь?

– Пф, очень даже! – заверил Миша, усмехнувшись в бороду. – аатлично понимаю тебя, брателло! Была как‑то у меня одна шмара… Ну ладно, это потом. Ты дальше рассказывай!

– На одной даже почти женился, – продолжал Александр. – Договорились уже почти, она платье заказала. А я смотрю на нее и понимаю, что у меня это платье больше эмоций вызывает, чем она.

– А че за баба‑то? – заинтересовался Миша. – Известная?

– Не скажу, – отмахнулся Тагильцев. – Еще напишешь потом куда‑нибудь.

– Обижаешь! – взревел Миша, гордо выпятив вперед живот. – Да я… Да чтоб про друга…

– Ну, не важно, актриса одна, – все‑таки не раскололся Александр. – Какая теперь разница. Все равно все оказалось – не то.

– А с ней, с Еленой – то? – не отставал Грушин.

– То! – твердо заявил Александр. – Я сразу понял, как только в глаза ее заглянул. Понимаешь, у меня такое чувство было, как будто я ее знаю много лет. Даже не любовь, а… ну судьба, что ли?

Он задумался, замолчал, уронил на руки отяжелевшую голову.