Забег на невидимые дистанции

Достигнув пункта назначения, Нина и Отто сбросили с плеч рюкзаки и с удовольствием плюхнулись в кресла, выставленные рядом с бочками, словно в гостиной у камина. Кресла отозвались влажным хлюпаньем где‑то в прогнивших недрах, но друзья не обратили внимания. Смена положения принесла такое блаженство, что не имело значения, на чем они сидят. Все‑таки первая учебная неделя утомила их. После каникул ко всему этому надо еще привыкнуть.

Они молчали некоторое время, затем Отто достал красивую матово‑черную зажигалку. Он нашел ее на улице еще зимой и с тех пор носил с собой всюду. В бочке с прошлого раза не накопилось ничего существенного для костра, поэтому топливо в виде мусора, веток и деревяшек пришлось собирать по местности. Чтобы дольше горело, пришлось отломить от одного из кресел плоскую деревянную рейку с днища.

– Мы его так когда‑нибудь полностью разберем, – заметил Отто.

– В следующий раз надо что‑то принести с собой, – ответила Нина.

Она каждый раз это говорила, и каждый раз они забывали об этом, когда шли сюда.

Наблюдая за огнем и дымом, исходящими от закоптившейся внутри и снаружи жестяной бочки, на фоне которой небо за далеким подлеском медленно готовилось к закату, обсуждать школьные дела совершенно не хотелось. Благо, им было, о чем пообщаться, кроме учебы и прилагающегося к ней микромира. Обозначилась необходимость посетить промзону, которая, если верить картам, начиналась на востоке, аккурат за водонапорной башней (к сожалению, хорошо охраняемой) и поискать, чем бы там поживиться. Причем осуществить эту вылазку нужно непременно в ближайшее время, пока не начались вечерние холода и темнеет еще не так быстро. Это всегда очень мешает.

Мысль, что на неизведанной территории найдется что‑нибудь нужное для гаражных посиделок, или просто что‑то любопытное, чего они не находили прежде, грела так же приятно, как тепло, сухими волнами исходящее от бочки и ощутимое вытянутыми ногами. А от мысли, что найденное, даже если окажется для них бесполезным, можно выгодно обменять, лишь намекнув, откуда оно, Отто заерзал в своем кресле. Кресло жалобно скрипело.

Вообще здесь, на отшибе, вдали от жилых кварталов, шума людей и машин, все звуки казались другими. Как будто извлеченными из вакуума, в котором звучать не могли. Шуршание одежды, шелест редкой травы, трение подошвы о гравий и битый асфальт, покрытый трещинами, как после бомбежки, потрескивание горящих веточек и бумаги, собственное дыхание и шевеление. Казалось, что даже языки пламени издают собственный звук горения, подергиваясь в воздухе, и слушать его было приятно. Как будто в этом отдаленном кусочке Мидлбери – их личная гостиная с уютным камином, сидя у которого можно привести мысли в порядок, обсудить насущные темы и помолчать.

Нигде они не чувствовали себя так, как здесь.

Нина даже забыла про выходку Ханны, даже о существовании ее забыла, как и Отто. Сейчас они думали только о том, как славно сидеть где‑то вместе вечером пятницы и строить планы на выходные. Жаль, что огонь в этой бочке не может гореть до утра, да и дома начнут волноваться. В запасе еще пара часов, пока не начнет по‑настоящему темнеть.

Они не боялись гулять по темноте, хотя родители этих чувств не разделяли. Во‑первых, Мидлбери был крошечным городом с небольшим населением, из тех, где жизнь стоит на месте и надо постараться, чтобы найти неприятности. Во‑вторых, даже если им вдруг будет угрожать опасность, оба носят с собой перцовые баллончики после того случая.

Отец Нины показал, как правильно ими пользоваться, и разрешил применять против человека в случае реальной угрозы. Таких угроз ребята пока не встречали, потому что ошивались в основном по безлюдным местам. Ну, кроме того случая, после которого Нину отдали на самооборону. И, кстати, в‑третьих, Нина ходила на самооборону, так что оба могли за себя постоять. Правда, никто не спешил нападать на них там, куда они ходили. Шанс нарваться на драку в школе был гораздо выше.

Нина смотрела на огонь, а Отто – на огонь и иногда на нее. Он не мог знать, о чем подруга думает, но здорово было даже помолчать вместе. Последний месяц до начала учебы они провели врозь и ужасно друг по другу соскучились. Было хорошо снова оказаться вместе, в неразлучном и уже слегка легендарном дуэте.

Иногда их парочка напоминала Отто двух лучших друзей из мультика, который они любили смотреть, валяясь дома у Нины или у него (редко им было настолько нечем заняться, что они мирно смотрели телевизор) – «Сорвиголова Кик Бутовски». Собственно, герой, в честь которого мультик и назвали, был безумным трюкачом с отключенным инстинктом самосохранения; он никогда не сидел на месте, ввязывался в авантюры, презирал скуку и повседневность и постоянно рисковал, чтобы исключить их из своей жизни.

Кик Бутовски – это Нина, тут и думать долго не надо. По сюжету у Кика есть верный друг по имени Гюнтер. Более рассудительный и здравомыслящий, он под влиянием запредельной харизмы товарища готов на разные безумства. Отто проводил между собой и персонажем мысленное равенство, и особенно забавным казалось, что Гюнтер тоже русоволосый и полноватый.

Взрывное бешенство Кика и сдержанная осторожность Гюнтера разумно уравновешивали друг друга, не мешая дружить. Если первый замышлял нечто опасное и невыполнимое, второй действовал подобно предохранителю и придумывал, как исполнить идею друга с наименьшими потерями (в частности для самого друга).

А еще родители Гюнтера часто бывали против, чтобы их сын общался с сорвиголовой из‑за риска для жизни и дурного влияния (еще неизвестно, что хуже). Это тоже до смешного напоминало реальность. И если родители Отто ворчали время от времени, а после вскрывшихся похождений устраивали ему взбучку с промывкой мозгов, но в целом (в спокойное время) нормально принимали Нину, допуская ее присутствие в их доме (не так часто, как сам Отто бывал у нее), то главным противником их союза была сестра‑близнец Ханна.

Невзлюбив Нину за факт ее существования, она годами делала все, чтобы разрушить свои отношения с братом и укрепить ненавистную дружбу. Причем преследовала как раз обратные цели, но получалось именно так. Нина никогда не причиняла ей зла. Достаточно оказалось того, что однажды она подружилась с ее братцем.

К тринадцати Ханна более‑менее смирилась со своим положением, но шпынять Нину не прекратила, это случалось уже по инерции.

Ирония заключалась в том, что у Нины не было ни братьев, ни сестер, а у Отто была, но не та, какую он хотел бы. Ханна не понимала его взгляды и юмор, не хотела играть в его игры, доносила родителям обо всем и вообще была мелким эгоцентричным диктатором в теле кукольного ангелочка. Отто любил ее весьма приглушенно, по соображениям кровного родства, но время с ней проводить отказывался.

Чем взрослее он становился, тем правдивее звучала мысль, что его сестре нужен не брат и не друг, а личный раб, которым она будет манипулировать. Ханна нуждалась в подчиненном, словно особа голубых кровей. Между тем, мама всегда ставила ее в пример, а это раздражало. Потом появилась Нина – озорная, странная и непредсказуемая, а еще очень сильная и храбрая. Их родители где‑то познакомились, когда они были совсем мелюзгой, и стали брать детей с собой на совместные посиделки.

Общаясь с Ниной, Отто впервые узнал, что такое настоящая дружба. Ханна быстро заметила, что братец часто спрашивает о новой девочке и стремится провести с ней время. Заметили и взрослые. Тогда Ханна начала пакостить сопернице в отместку за украденное внимание. Это было особенно заметно, когда поначалу родители заставляли Нину и Отто принять сестру в компанию, играть вместе, не отворачиваться. Слушаясь взрослых, они старались изо всех сил. Но каждая попытка оборачивалась ссорой, которую провоцировал невыносимый характер маленькой собственницы.