Заложница кармы и мистический Овал

– Вот при каких обстоятельствах мы познакомились с Зоей. А потом стали близкими подругами… – и мамин вздох снова повел Маргариту за собой.

– У меня родилась дочь! – и молодая женщина вернулась в реальный мир, в котором страдала ее мать.

– Моя девочка родилась в последних числах августа, крепким и на редкость здоровым ребенком. – Люсин голос будто начал прогибаться под тяжестью воспоминаний и, надломившись, перешел на прерывисто‑свистящий шепот. В чуткой тишине ночи Рите были отчетливо слышны всхлипывания, перешедшие в рыдание, тяжелый вздох и тишина.

– Она была красавицей. Когда мою куколку обмыли, те женщины, что помогали мне при родах, смотрели на ребенка с восхищением и при этом быстро‑быстро крестились.

– Сколько раз я принимала новорожденных – не перечесть, а такое дитя вижу впервые! Личико – как ясное солнышко, а тельце, ручки и ножки такие складные и гладкие, какие бывают только у ангелочков, – сказала повитуха.

– Такое дитя природа создает один раз в сто лет. Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, – подтвердила Зоя.

– В ней было все: красота, детское обаяние и море симпатии, – продолжала рассказ Люся. – Моя хозяйка вытащила из хлева старенькую люльку, наложила туда всякой травы, предохраняющей ребенка от дурного глаза и навязала ей на ручки и на ножки ниточки из мягкой красной шерсти. Для меня этот ребенок был всем. Понимаешь, всем! Я не могла на нее надышаться. А в минуты безысходности, когда меня покидали силы и хотелось наложить на себя руки, этот ребенок начинал толкаться внутри меня, как будто хотел мне напомнить, что он частица тебя, и я не должна об этом забывать. Он вливал в меня новые силы. В эти минуты я чувствовала себя намного увереннее. И я загадала, если я рожу здорового ребенка, все будет хорошо, ты не погибнешь, и мы обязательно встретимся…

– …Ты не можешь чувствовать мою боль. Ты не видел свою дочь. Ты не видел мертвого ребенка, а рядом с ним трехлетнюю девочку, которая заботливо укрыла свою сестренку всем тряпьем, которое она нашла в нашей каморке. А сама лежала рядом в одной рубашонке, так как ей самой нечем было укрыться. Одну руку она просунула под спинку сестрички, а в другой, худюще‑посиневшей от холода, сжимала полную бутылочку той бурды, которую я оставила для малышки в то злосчастное утро. Одна лежала мертвая, а другая как будто спала, тесно прижав к себе окоченевшее тельце ребенка. Я бросилась к ним, одна лежала холодная, как лед, а другая горела от жара. В бреду она повторяла одни и те же слова:

«Алечка, открой глазки, открой, пожалуйста, глазки и посмотри на меня. Открой ротик и немножко поешь. Поешь. Мама скоро придет, и все будет хорошо».

– Младшую уже похоронили, а старшую ждала та же участь. – Люсин голос стал глуше. В нем слышалась страшная боль, боль, которую она пронесла через всю свою недолгую жизнь.

Детская память иногда может оказать большую услугу, начисто стирая страшные и непонятные для ребенка вещи. В три с половиной года девочка не могла знать, что такое смерть.

 

Слушая страшный рассказ мамы о том, что ей пришлось пережить, Маргарита видела расплывчатые образы людей и событий, которые остались в самых дальних уголках ее памяти. К своему удивлению, она вдруг ясно и четко вспомнила все, что произошло в тот злополучный день, а Овал иллюстрировал эту картину.

Маленькая Рита, сидя в постели, дрожала от нахлынувших на нее воспоминаний. Ей было страшно. Хотелось вскочить и бежать в комнату родителей, лечь между папой и мамой и спокойно заснуть в их тепло‑надежных объятиях. Сидя в постели и обхватив руками согнутые в коленях ноги, девочка чувствовала, как зыбкие и похожие на мираж воспоминания обретают реальные черты, постепенно трансформируясь в реальных людей, освежая в памяти давно забытые события, которые добрая детская память хотела похоронить навсегда под плотным покрывалом времени.

А Люся все говорила и говорила. Начав, она должна была выговориться до конца, до самого донышка, чтобы хотя бы чуть‑чуть снять с себя бремя, которое не давало ей спокойно жить…

Мама говорила, а Рита видела, как через несколько часов тетя Зоя, подхватив ее на руки, вбежала в комнату, где находилась роженица. Несмотря на пережитые мучения, ее агатовые глаза светились радостью.

– Ритуля, иди сюда… Залезай на топчан. Я хочу познакомить тебя с твоей сестричкой.

– Склонившись над маленьким свертком, Рита вдыхала чистый запах младенца, смешанный с запахом мамы.

«Мама жива. А у меня есть маленькая сестричка». – От нахлынувшей на нее радости девочка заплакала.

– Доченька, у тебя что‑то болит? – обеспокоенно спросила мама.

– Нет, ничего не болит, Мамочка, она такая красивая! Мы с ней совсем разные – она похожа на тебя, и я уже ее очень и очень люблю!

И Рита действительно любила ее без памяти, и сестренка платила тем же.

Зоя, повитуха и все помогающие ей женщины передавали ее из рук в руки, ахая от восхищения.

– Хватит на нее пялиться, а тем более восхищаться! А то еще, не приведи господи, сглазите, – и Зоя быстро перекрестила малышку.

– Отдайте ее матери. Ребенок должен как можно быстрее взять грудь и высосать самые первые капли молозива, которые привяжут ее к матери и защитят от многих болезней. Пусть Люся ее спокойно покормит, а мы пойдем на кухню и выпьем за здоровье новорожденной и ее мамы!

Накормленная, чисто вымытая Рита крепко спала на печке рядом с младшим сыном Зои, Петей. Ему было шестнадцать лет. Он очень привязался к Рите, возился с ней, вырезал из дерева что‑то похожее на куклу, а Зоя соорудила ей тряпочное туловище, руки и ноги, и сшила для куклы одежду.

– Ритка! Держи, это тебе. Теперь у тебя есть настоящая кукла! – улыбаясь, сказал Петя, – вспомнила Рита.

А Рита, эта маленькая чертовка, бросилась к Пете и повисла у него на шее. И он стал кружиться вместе с ней до тех пор, пока они оба без сил не свалились на пол.

Как‑то вечером Петя сказал:

– Мама, тетя Люся! Я хочу, чтобы вы знали и хорошо запомнили. Когда Рите исполнится пятнадцать лет, мы с ней обязательно встретимся, а когда ей исполнится семнадцать, сразу же после выпускного бала, в десять часов утра мы с ней поедем в ЗАГС и распишемся. Она моя суженая. Поняли?

Это было сказано с такой верой и так серьезно, что мы с Зоей уставились на него, не зная, что сказать, и смотрели во все глаза, пытаясь разглядеть в них простое юношеское бахвальство. Петя не смутился и не отвел глаза в сторону. Это не были слова подростка, это были слова мужчины. Он сказал, а я, взрослая женщина, ему поверила. И, как видишь, не только поверила, но и запомнила.

И все‑таки я попыталась его переубедить:

– Петя! После войны мы поедем к себе домой, и никто не знает, как сложится наша судьба, где и в каком месте мы будем жить. Ритин отец человек военный. Он офицер. Пограничник. А границ в нашей стране бесчисленное множество. Так что не зарекайся. Пройдут годы, и ты об этом забудешь.

– Петька! Ты что, сдурел или заучился? Она ж еще совсем дитя. Ей всего‑то три годочка от роду. Что на тебя наехало, аль белены объелся? Вот чудило! – в сердцах выговаривала ему Зоя.

– Мама, ты меня хорошо знаешь. Я своего добьюсь! Мы с ней встретимся, а придет время – поженимся. Вот так.