Заложница кармы и мистический Овал
– Как хорошо, что она пошла в своего отца. Иди, иди… Пусть она поскорей приложит ее к груди. Иди, а я подожду, – синеющими губами прошептала она.
Отец опрометью бросился к дому этой женщины. Ее звали Катериной.
Катерина взяла меня из рук отца и тут же вывалила свою огромную сиську, полную молока. Ия, как голодный волчонок, присосалась, уткнувшись ей в грудь.
– Идите к жене! Ваша жена еще задолго до родов просила меня стать кормилицей для вашего ребеночка. Мама его дождалась, чтобы прошептать:
– Я счастлива‑а‑а‑а, – и ушла из жизни. А отец больше не женился. Всю свою жизнь он посвятил мне.
Моя кормилица была славной и доброй женщиной. Ее младший сын, который был всего на три дня старше меня, стал для меня братом. Но ее старшего сына, которого Катерина произвела на свет на шесть лет раньше второго, мы оба на дух не переносили. Заносчивый, жуликоватый, трусливый и жадный, с подлой и мелочной душонкой, но полный амбиций, он всегда вызывал во мне чувство брезгливости. Он пошел в своего нечистого на руку отца. Как только его жена стала моей кормилицей, он почувствовал себя хозяином положения.
После революции начались гонения на кулаков. Многие из наших давних работников, которые за долгие годы стали нам почти родными, помогали отцу спасти хоть то немногое, что еще можно было спасти. Но этот выродок вместе со своим долбанным папашей все вынюхал и доложил кому следует. Мы остались без всяких средств, а он все капал и капал на нас, и не успокоился до тех пор, пока не добился того, что нас выслали в Сибирь. Моя кормилица и ее младший сын решили ехать вместе с нами.
– Катерина! Что ты делаешь? Куда ты поедешь? – отговаривал ее отец. – Я не знаю, что будет со мной и Зоей. Как мы туда доберемся. И что нас там ждет. Зачем тебе это нужно? У тебя есть дом, хозяйство, какой‑никакой муж, сыновья.
– Какой муж! Нелюдь, а не мужик. Окромя злости, зависти и подлости у него за душой ничего нет, так же как и у моего старшего сына Сеньки! А мой Петька все равно увяжется за вами, ведь они с Зоей не разлей вода. Куда он от вас? Вы для него все равно, что отец родной. Растили, учили уму разуму, выучили, дали образование. Делали для него все, что и для родной дочери. И вот теперь, когда с вами приключилась такая беда, что не приведи господь, он вас ни за что не бросит. Куда вы, туда и он. А куда он, туда и я. И баста. Я так решила, так оно и будет! Кроме того, если я останусь, мой разлюбезный по пьяни или по подлости все равно меня прибьет, а мой старший сын даже пальцем не пошевелит, чтобы хоть как‑то защитить свою мать. А то вы сами не знаете? Все‑то вы знаете не хуже меня.
– Я знала, что Петр пойдет за мной даже на смерть. Любил он меня, Люся, ой как любил. Ты не можешь представить, как он меня любил.
– Зоя, а сына своего ты назвала Петром в память о нем? Она кивнула.
– Так вот. Мы с ним купили ружье у беглого солдата, как только началась эта заваруха. Отец сдал все свои ружья по первому же требованию новых властей. Петька отлично стрелял, так как мой отец брал его на охоту с раннего детства. Он умел делать все. За что бы ни взялся, у него все получалось. Отец сам умел и любил работать, но и умел ценить тех, у кого была хорошая голова и крепкая хватка. А у Петра все это имелось в избытке.
– Так вот, мы это дело сумели так толково обставить, что даже его вездесущий братец, который шпионил и следил за каждым нашим шагом, ничего не заподозрил. Поздно ночью, когда все спали, мы с Петром уходили в лес. Там он обучал меня меткой стрельбе. Знаешь, Люся, в кромешной темноте я научилась попадать даже в движущиеся предметы. Зрение, я тебе скажу, у меня было просто отличное, да и рука твердая. Петька всегда мной восхищался.
– Ты, зайка, по ошибке родилась девчонкой, – восхищенно говорил он. – На коне – ты амазонка, плаваешь, как русалка, стреляешь из ружья также метко, как и твой батя. Только жаль, что он об этом не знает. Вот бы он порадовался, глядя на свою дочь! А для меня ты, Зоя, – волшебный стрелок, который навечно пронзил мое сердце, – сказал он, когда в первый раз обнял и неумело чмокнул в шею. Но мы этому делу быстро обучились и потом целовались по всем правилам этой сладкой науки.
– Так вот где ты научилась владеть огнестрельным оружием! – воскликнула я. И она снова кивнула.
Мы долго сидели молча, и каждая из нас думала о чем‑то своем.
– Нам с Петром даже в голову не могло прийти, что этот подонок, его брат, увяжется за нами следом, конвоируя другой обоз, который двигался в нашем направлении. Я всегда знала, что Сенька завидует младшему брату. Он не мог ему простить то, что он получил образование, и то, что я люблю его брата, а не его. Эта мразь не могла понять, что Петя всего добился своим умом. Что помимо способностей нужно иметь еще многое другое. Если бы его, Сеньку, послали учиться, все равно бы не было от этого никакого проку, потому что он все хотел получить, не прилагая к этому никаких усилий. Зато на всякие изощренные подлости он был большой мастак.
Первой о его появлении в наших местах догадалась Катерина. Как‑то поздней ночью, когда мы остановились на ночлег в открытом месте, отец с Катериной пошли в поле искать и выкапывать мерзлую картошку. Искали на ощупь. А мы с Петей пошли в другую сторону – искать бурелом для костра. Все валились с ног от хронической усталости, голода и холода. Была глубокая осень, сильные промозглые ветра, бесконечные дожди и снежная, колючая крупа ледяной коркой покрывала нашу одежду. Мы промерзали до самых костей. Одежда не успевала просыхать. Мы мучились от грязи. Нас заедали вши. В этот раз нам во всем не везло. Бурелом был настолько мерзлый, что не хотел загораться и только тлел, а от едкого дыма слезились глаза. Картошку успели выкопать другие. За три часа изнурительной работы на корточках под дождем и ветром, они накопали только пять картофелин. Счастье, что Пете удалось поймать в расставленные им капканы маленьких полевых зверушек.
Больше всего от голода страдал мой отец. Бесконечная езда, вынужденное безделье, постоянный голод превратили этого богатыря в худого старика. Все мы сильно похудели, но папа особенно. Он угасал у нас на глазах, а в этот несчастный день еще и сильно простудился. Его лихорадило, он задыхался от непрерывного кашля, который сотрясал и без того немощное тело. Мне было страшно. Я боялась его потерять.
Отцу становилось все хуже и хуже. И Катерина решила, что настал тот самый час, когда нужно вытащить припрятанные ею целебные травы, чтобы немедленно начать отпаивать ими моего отца.
Слава богу, что у меня есть, чем унять его лихорадку. Я специально держала эти травы именно для такого случая. Сейчас мы его напоим, сейчас ему станет лучше.
Я видела, как она выпрямилась, вытирая тыльной стороной ладони крупные капли пота, которые катились по ее лицу.
«Что это с ней?» – подумала я. В такую холодрыгу, когда от холода зуб на зуб не попадает, ей вдруг стало жарко. Хоть бы она не заболела. Я к ней была очень привязана. Ведь эта чужая женщина на протяжении всей моей жизни заменяла мне мать.
Она начала выуживать из‑под прелого, давно слежавшегося сена разные кулечки, торбочки и, отбрасывая их в сторону, продолжала искать и искать свою панацею. У нее были припрятаны целебные травы, которые она взяла с собой еще из дома, а по дороге до осени пополняла свои запасы при каждом удобном случае. Настои из этих трав не раз спасали нас во время этой безумной поездки. Она перерыла все свои укромные места, но их нигде не было.
Куда же они могли подеваться? Выпасть они не могли, а это значит, что кто‑то их выкрал, когда мы ушли и оставили повозку без присмотра. Но кто? Вокруг в радиусе двадцати километров, а то и больше, нет никакого жилья. Вдруг она почувствовала, как страшная догадка пронзила ее сердце горячей иглой, и так в нем и осталась.