Жрец. Трилогия «Сага равнины». Книга вторая
– Ну, во‑первых, это легенда. А во‑вторых, смысл в ней все‑таки есть. Одно поколение людей – это примерно двадцать лет, когда новорожденный становится зрелым мужем. Сорок лет – это два поколения. Вот сколько Жен имеют поселенцы на равнине?
– Сколько могут прокормить.
– А представь, что ты заберешь всех своих детей, уведешь их далеко‑далеко и расскажешь им, что можно иметь только одну Жену.
– Одну Жену? – рассмеялся Неофит. – Глупости какие! Так не поверят же! Тем более если дети от разных Жен.
– Не поверят, – согласился Гелертер. – Но откуда ж им узнать другую правду, если у них единственный источник информации – ты. И детей своих начнут учить уже по твоим словам. Потому и водил сорок лет, два поколения, чтобы всех прежних богов забыли и, не отвлекаясь на общение с ними, посвятили себя единому и всемогущему.
– Атону?
– Говорю же: способ усовершенствовали. Чем меньше имен, тем лучше. Атон – тоже имя. Чтобы избавиться от него, единого бога стали именовать Яхве – «Тот, кто есть».
– Восхитительно! – не сдержался Неофит.
– Потому что просто, – кивнул Гелертер. – Новую однобогую религию выточили из многобогих древних верований. Она была почти идеальна. Но имела один существенный недостаток: подчиняла себе только один народ. И вот придумали очередной забавный трюк: единого бога размножили. Для одних народов Яхве превратился в Аллаха, для других – в Ахурамазду. Потом объявили, что Яхве вообще запретил называть себя по имени, хотя, по сути, слово «Яхве» именем уже и не являлось. И далее нанесли по связи людей с богами последний сокрушительный удар: единого бога растроили, оставив его при этом единым.
– Совершенно ничего не понимаю, – признался Неофит.
– Разделили на Отца, Сына и Духа Святого. И написали тьму тьмущую книг, чтобы объяснить, как такая троица может оставаться единой сущностью. О понятном и простом книг не пишут. А народу и не нужно было понимать. Народы были уже на той ментально‑исторической отметке, когда на смену знаниям пришла вера. Не нужно понимать, нужно верить – хоть в Аллаха, хоть в Яхве, хоть в Ахурамазду, хоть в Отца, хоть в Сына, хоть в Духа Святого. Большинство на тот период выбрало Сына.
– Для меня все это какая‑то похлебка из бестолковых вещей.
– В этом и была цель. Толковое спрятать за бестолковым. Монотеизм стал, по сути, антиподом веры в богов. Стал антирелигией. Увел массы от того сокровища, которое нашли счастливые кладоискатели.
– Так что же они все‑таки нашли?
– Два непременных условия для доступа к силе богов. Они просты. Во‑первых, эту силу нужно чувствовать. Нельзя получить то, чем не можешь воспользоваться. Монотеизм веками активно проникал в сознание масс, отсекал это чувствование, как Радужная Стена на площади отсекает равнину от краев, где сбываются мечты. А во‑вторых, нужно знать, к кому обращаешься за помощью. Нужно знать имя.
– Чувствовать силу и знать имя, – повторил Неофит.
– Именно в такой комбинации, – кивнул Гелертер. – Недостаточно просто чувствовать некие «вибрации эфира» и взывать при этом к Матушке Природе или абстрактному Богу Отцу. Пробовали. Некогда существовало такое мистико‑магическое движение – викка. Собственно, на одном древнем языке, германском, слово «wikk» означало именно магию, ведовство. Только никакого отношения к «веданью» это движение не имело. Считали себя язычниками, возрождали утерянные связи с природной силой. Чуть ли не каждый из них писал свои гримуары. Они их называли «Книгами Теней». Силу они, безусловно, чувствовали. Некоторые из них. Единицы. А вот имен не знали. Вернее, имени. Тоже у них все в кучу было намешано. Назначили сами себе монобожество, а потом так и определили: имя его никому не известно. Могли «Королем» звать, могли «Единым». Но чаще звали «Богиней Матерью» или «Триединой Богиней».
– Тот же белорунный мохоед, только черного цвета, – усмехнулся Неофит.
– Так и есть, – согласился Гелертер. – Имен не знали, поэтому сами себе были Жрецами, а передать свое чувствование не могли – ни ученикам, ни по наследству.
– А Жрецы Последнего Храма могут? – спросил Неофит с некоторым сомнением.
– Мы ищем, – вздохнув, ответил Гелертер. – Ищем многое в едином, единое во многом. Иногда находим. Редко, но все же находим. Нам иначе нельзя. Большое Несчастье смело все до основания. Вот от этого основания и строим. По кирпичику. Осторожно. С верой и надеждой. И с божьей помощью.
5
Залы собраний занимали целый этаж Пирамиды. Ву‑Волк шел на этот общий ярус со смешанными чувствами, с неуютным настроением. В такие дни его всегда преследовал назойливый шепот сомнений. Очередной юный романтик решил сделать этот мир чуточку лучше. Заимел мечту, однако не учел рисков. Мало ему этих коридоров, залов, этажей, аудиторий. Тесна ему Пирамида, тянет его за периметр.
Вся история человечества такова: мало, мало, мало – территорий, людей, ресурсов, влияния. Вечное стремление к расширению. И нельзя остановиться, потому что рядом живут такие же – люди, государства, народы. Им тоже мало, подавай больше, заберут все, до чего могут дотянуться, – заберут ничейное, чужое, твое. И пока один ночует в пыли, другой уже строит дом. И рад бы жить в этом тихом доме, но надо подминать под себя город, потому что не сделаешь ты, сделают другие. Придут, отберут твой дом и построят на этом месте дворец. Не твой – их дворец. А ты будешь жить в пыли. Потому что ты просто однажды остановился. Просто сказал себе и другим: мне больше не мало, мне – хватит.
Может, правы эти юные романтики? Может, действительно засиделись мы за надежными стенами убежища? К чему приведет нас осторожное наблюдение за равниной при полном отсутствии активных действий? Да и хотят ли старейшины экспансии? Или манят пустынников светлой идеей, как вьючное животное манили морковью на палке, как до Большого Несчастия манили сектантов обещанием второго пришествия?
«Вот выпустил бы сегодня мальчишку за периметр, – подумал Ву‑Волк. – Глядишь, и добрался бы он до Города в своем экзоскелете. А там уже не важно, что натворил бы – попытался бы подмять под себя равнинных жителей, будучи неуязвимым за прочной броней, или аборигены выковыряли бы его хитростью из этой скорлупы, или сам бы вышел в мир с благой вестью: вы не одни! В любом случае, жизнь бы изменилась. Пирамида и равнина соприкоснулись бы, к подножию нашего убежища устремились бы все, кто ищет ответов, все, кто жаждет власти, все, кому нужны перемены».
Так подумал Ву‑Волк и тут же пресек никчемные мысли. Не пустили бы мальчишку. Пройди Ди‑Лев мимо смотрителя, его остановили бы наблюдатели, как только засекли бы движение за периметром. Куда бы ни добрался беглый гимназист, везде достали бы его, заблокировали бы доспехи директивой высших статусов иерархии. Если бежать, то налегке, без технологичного оборудования. Хотя теням на равнине все равно, голый ты или в танке, – выжмут с потрохами, проверено добровольцами.