LIB.SU: ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

777

Комната Златы располагалась на втором этаже и поразила ее ничуть не меньше восхитительного холла: на противоположной от входа стене, справа и слева располагались высокие окна, охватывающие пространство от пола до потолка, а в простенке между ними стояла огромная кровать, на ней с легкостью могли бы поместиться четыре человека. Она была накрыта плотным бархатным покрывалом все того же темнокрасного цвета, характерного для оформления холла. Спинка кровати, созданная в причудливоготическом стиле, поднималась почти до самого потолка. Справа, у окна виднелся старинный стол с зеркалом и письменными принадлежностями. Слева – пара кресел. С обеих сторон от двери стояли массивные шкафы – книжный и высокий резной шифоньер. Такой роскоши Злата не встречала никогда и в первые минуты не смела даже прикоснуться к тяжелой тюли или золотистым бархатным подушкам в изголовье кровати. Окна ее комнаты выходили прямо на заснеженную равнину у подножия скалы, и она залюбовалась последними отблесками заката, еще игравшими на отдаленных склонах гор. Но темная синева постепенно отвоевывала небо, загоняя прощальные золотисторозовые всполохи за горизонт. И вот за считанные минуты, которые ушли у Златы на раскладку вещей и переодевание, темнота опустилась на долину, накрыв Ярнэ своим звездным омофором.

 

I

.

MH

370

 

Он стремился ко мне, я была его сном.

Каждый день мне навстречу, презрев свою боль,

Выходил он, ломая вселенский закон,

Что гласит: меж такими преступна любовь.

 

Он рассказывал морю о чувствах своих,

То, волнуясь, смеялось, шипя у колен.

Ветер выл: «Ты ослаб, ты не сможешь, старик,

Завладеть ее телом и взять ее в плен».

 

Но безумец не зря появился на свет.

С новой сетью он вышел в затерянность зла

И добился меня после столь долгих лет.

Но он был стариком, а я рыбой была.

 

– Что скажете, Алексей?

Тот медленно и натужно пожал плечами, не отходя от огромного, практически от пола до потолка, окна, не так давно облеченного в желанный пластик. Что он мог сказать? Он мало что понимал в поэзии и никогда ею не увлекался. Начиналась метель, и сухие снежинки кололи стекло своими крошечными остриями, вдребезги разлетаясь в безумном морозном вихре и оседая гладким и хрустящим полотном под ногами укутавшихся прохожих. Алексей коснулся лбом прохладного стекла и прикрыл глаза – за девять часов полета ему не удалось отключиться ни на минуту, а в аэропорту сразу раздался звонок из управления, и теперь Эдуард Николаевич вместо того, чтобы коротко озвучить задание, зачем‑то декламирует чьи‑то второсортные стихи. Ну или кажущиеся второсортными. Не Лермонтов. Даже не Пастернак.

– Любите зиму? Хорошо, вот Вам про зиму. Только называется отчего‑то «Шахматы». Хм… почему бы…

 

Ядом, белым ядом

Сыпет снег в бокалы.

Мне с тобой отрада,

Зимняя усталость.

 

Жизнь мне не помеха,

Смерть равно милее.

Летом – всё утеха

Тем, кто не стареет.

 

На доске фигуры

Обратились в лица.

Смерть сидит понуро –

Черная девица.

 

Не мигая, смотрят

Лица ледяные,

А зима проходит

В залы молодые.

 

Маски не снимают

И молчать не смеют;

Лето обнимает,

Снова гнется шея.

 

Я их не страшуся:

С смертью осмелела.

Лето снова в устье,

Кожа загорела.

 

Бродят бесконечно

По доске фигуры.

Смерть, зима и вечность –

Жизни абажуры.

Эдуард Николаевич, Вы меня вызвали на поэтический утренник? Я бы предпочел пойти домой и выспаться после утомительного перелета…

TOC