Адвокаты. Братство вражды

Вся юридическая Москва, особенно адвокатское сообщество Москвы и Московской области, знали о непримиримой вражде и даже взаимной ненависти братьев Синегоровых. Каждое их столкновение становилось предметом обсуждения и в личных беседах адвокатов («Слышал? Синегоровы опять поругались»), и в адвокатских соцсетях и группах («Вчера Синегоровы наорали друг на друга прямо в судебном заседании», «Знаете, Синегоровы чуть было не подрались в суде», «Синегоровы устроили выяснение отношений прямо перед судьей»). Будучи оба сыновьями известного адвоката Всеволода Валентиновича Синегорова и сами являясь адвокатами, причем членами одной и той же адвокатской палаты, куда они поступали по стопам отца, более сорока лет состоявшего в адвокатуре, они просто не выносили присутствия друг друга – и их раздражало даже упоминание друг о друге.

Никто не знал о причинах их вражды; когда их спрашивали об этом, каждый из них разражался упреками в адрес брата, но причину так и не говорил. Более того, их близкие друзья подозревали, что, возможно, братья Синегоровы и сами уже не помнили причину своей вражды; скорее всего, она произросла из обычного соперничества двух одинаково умных, сильных и волевых братьев, с детства росших вместе, у которых разница в возрасте была всего лишь два года.

Труднее всего было их маме, невыразимо сильно переживавшей из‑за их противостояния – столь жесткого и непримиримого.

Проведывали они маму по графику – чтобы не встречаться лично.

То, что оба брата были адвокатами, лишь усиливало их противостояние, несмотря на то, что оба они были одинаково успешными и известными адвокатами, причем адвокатами всероссийского уровня. Особенно их раздражало, когда журналисты, не удосужившись уточнить, какой именно «адвокат В. Синегоров» ведет дело, обращались за комментариями к другому В. Синегорову; Виктор в таких случаях просто указывал им на их ошибку (хотя его и напрягала подобная непрофессиональность журналистов), и они уходили от него, а Владимир устраивал им громкий очень неприятный выговор – и от него они убегали, торопясь максимально отдалиться от него, опасаясь, что от грозных слов он перейдет к суровым делам.

На мероприятиях адвокатского сообщества братья тоже старались не пересекаться. Организаторы это знали, поэтому тщательно смотрели, чтобы приглашать их на такие мероприятия по очереди.

 

После той сцены в Пресненском суде Владимир Синегоров приехал в офис, где у него была назначена встреча с Кириллом Дьяковым‑Ратниковым. При договоренности о встрече Кирилл не стал говорить суть проблемы, отметил лишь, что она носит очень деликатный характер.

На входе в офис Владимир резко спросил у секретаря, были ли звонки, строго узнал у юриста, готов ли иск, и по пути в свой кабинет что‑то еще сурово прокомментировал. Сотрудники, поняв, что он в плохом настроении, попрятались по кабинетам и не решались что‑либо спрашивать у него; лишь секретарь осталась на передовой, но спряталась в своей секретарской крепости и старалась не проявлять присутствия.

Лицо у Владимира было умное, но выражение лица всегда оставалось довольно жестким и даже резким из‑за прямого решительного взгляда, и лишь слегка насмешливая улыбка немного смягчала это выражение (но не устраняла его полностью), и дополнялось это некоторой хитростью прищура. И все же чаще всего улыбка отсутствовала, и выражение лица было сурово‑нахмуренным. С первого взгляда становилось понятно, что этот человек может быть очень сложным и крайне неприятным в общении в силу своего стального характера. Нравом он отличался весьма крутым – это многие знали; он был скор на расправу, но – справедлив. Правда, будучи «человеком дела», вникать в переживания людей он не стремился. Он и разговаривал короткими, рублеными, зачастую отрывистыми фразами, явно нетерпящими несогласия с ними. И еще становилось понятно, что запугать этого адвоката невозможно (скорее он сам мог легко испугать кого‑то и грозным видом, и грозным взглядом), да и переубедить его вряд ли возможно – настолько он выглядел твердо‑неуступчивым.

Если у Владимира на лице была улыбка – сотрудники решались подойти; если его лицо сияло хмуростью – они предпочитали скрыться в своих кабинетах.

Дьяков‑Ратников приехал вовремя, за пять минут до назначенного времени; Владимир отметил такую пунктуальность.

Когда они расположились в переговорной и поприветствовали друг друга, Кирилл некоторое время молча собирался с мыслями, поэтому у Владимира была возможность рассмотреть его и составить представление о нем. Синегоров определил возраст Дьякова‑Ратникова как лет двадцать четыре или двадцать пять, он явно происходил из хорошо обеспеченной семьи; судя по фамилии, его семья, возможно, даже имела старинное происхождение. Тонкие черты внешности выдавали нервический характер. Во всем чувствовалась аккуратность, осмотрительность, вкрадчивость, осторожность, но – и настойчивость, и даже непреклонность (несколько удивительная при его нервичности). Создавалось впечатление, что этот человек вряд ли станет отстаивать свою правоту в обсуждении, но явно готов четко проводить линию на то, чтобы все получилось так, как хочет он – даже если он не до конца уверен, что он прав.

И тем удивительнее был рассказ Кирилла. Он явно очень смущался, молчал, но все же решился начать повествование:

– Понимаете, у меня была связь с женщиной. Ее зовут Линда, мы с нею работаем в одной компании. У нас появилась взаимная симпатия, и мы сблизились. Мы даже в отпуск уехали в Италию на два месяца. И вот тут на днях она объявила мне, что беременна, и потребовала, чтобы я женился на ней. Я не отказываюсь от ребенка – конечно, если это мой ребенок – но скорее всего мой, так как по срокам получается, что мы могли зачать его как раз тогда в Италии – а там мы не расставались. Но я не собирался жениться на ней! Когда Линда поняла, что я не собираюсь жениться на ней, она стала угрожать мне всяческими неприятностями, в том числе правового характера – ну, вы понимаете.

Кирилл явно нервничал, но собрался с силами и сформулировал просьбу:

– Помогите мне решить эту опасность.

Слушая рассказ, Владимир что‑то обдумывал. Выслушав Кирилла, он тут же задал ему вопрос в своем прямолинейном стиле:

– Линда была первой женщиной, с которой у вас был секс? Вы набирались с нею сексуального опыта?

От неожиданной прямолинейности этого вопроса Кирилл аж поперхнулся; то, что при этом он еще и покраснел от смущения, случилось уже помимо его воли. Он достал платок, вытер пот со лба и проговорил:

– Ну… вы так прямо задаете вопросы…

– Я задаю прямые вопросы как адвокат, к которому вы пришли за помощью, который готов вам эту помощь оказать, но которому нужно знать всю информацию, – твердо произнес Владимир. – Целью вашей связи с Линдой было только научиться основам секса?

– Да… – выдохнул Кирилл, решившись ответить.

– Но когда вы пригласили ее поехать пожить в Италии, вы ее об этом не предупреждали?

– Нет…

– По вам видно, что вы очень осторожный человек – как же так получилось?

– Ну, вот… – развел руками Кирилл. – Увлекся, расслабился.

– Вы не предохранялись? – вернулся адвокат к постановке прямолинейных вопросов.

– Предохранялись, но не каждый раз, – Кирилл вновь стал краснеть.