Агент сигма-класса. Больше, чем телохранительница

Это было грубо, но действенно. Я выпрямилась и полностью сосредоточила внимание на металлическом пруте, завязанном в узел.

Пиксиянка молниеносно натянула рукав обратно и как ни в чём не бывало продолжила:

– Возвращаясь к нашему уроку. Твоя задача – научиться пользоваться своими способностями так, чтобы в тебе никто не заподозрил угрозу. Уж поверь, таких, как ты, нанимают не для статуса. В идеале ты должна будешь настолько слиться с окружением владельца контракта, чтобы тебя считали серой мышью, бестелесной тенью, ничего не значащей помощницей или комнатной собачкой. Ты – никто. А твоя внешность шестилетней девочки‑ангелочка даёт тебе огромное, просто гигантское преимущество до тех пор, пока ты не начнёшь гнуть голыми руками железо на глазах у недоброжелателей.

– Но ты же сама мне дала задание согнуть этот швархов прут! – искренне возмутилась я.

– Аккуратно! Ключевое слово в моём задании было «аккуратно». В полевых условиях ты можешь выйти в туалет или спрятать руки под стол, а потом состроить невинные глазки и сказать: «Ой, случайно сломалось!» С твоей моськой тебе поверят. Но твои руки! – Она многозначительно указала на кровоточащую ранку на ладони. – У тебя из‑за наноботов при огромной физической силе ещё и повышенный болевой порог, поэтому ты должна ответственно относиться к своему телу… – Ещё бы! – …и виртуозно владеть им, ювелирно напрягать каждую мышцу. Представь, тебе владелец подаст руку для рукопожатия, а ты не рассчитаешь силу и сломаешь её. Или случайно проломишь скафандр и станешь причиной его смерти в открытом космосе…

Лоретт неожиданно взяла меня за руку и сильно надавила на рану. Я почувствовала касание, но сродни тому, как ощущаешь десны и язык, когда отходит заморозка после укола стоматолога.

– …Чувствуешь? – спросила пиксиянка.

– Почти не чувствую боли.

– Это работа наноботов. Они пропускают сигнал в мозг, но лишь частично. Болевой порог нам дан, чтобы мы заботились о своём теле и не приносили ему серьёзных травм. Боль – это в первую очередь сигнал, что ты делаешь что‑то не так. Например, если я голой рукой возьмусь за разгорячённый противень, то почувствую боль. Если продолжу держаться за него, то на этом месте появится ожог. Хороший агент должен уметь игнорировать боль тогда, когда ему это нужно, но помнить, что у всего есть своя цена.

Я растерянно кивнула.

– …Что ж, – подвела итог Лоретт, – двигаешься ты нормально, в жилой сектор тебя уже перевели, так что со следующей недели будешь ходить со всеми на общие занятия.

– Куда ходить?

– Учиться, разумеется. В группы по теории – с теми, кто только проходит курсы подготовки. На тренировки по физической подготовке думаю поставить тебя с полевиками, кто поддерживает форму между заданиями. Будет глупо с твоими возможностями держать тебя среди новеньких.

Это был наш самый длинный разговор с Лоретт за два месяца. Большую часть времени она предпочитала молчать или давать мне задания и наблюдать, как я с ними справляюсь, изредка отпуская колкие замечания. Причём задания были самыми разными и порой даже странными.

Тренер бета‑агентов могла попросить меня пройтись по каюте с полным стаканом воды на голове или нарезать овощ левой рукой. Она регулярно требовала продемонстрировать, как я переворачиваю электронную бумагу. Поначалу мне показалось это глупостью, но, когда она попросила повторить эти же действия с закрытыми глазами, выяснилось, что я раздавила микросхемы.

Лоретт всегда была язвительной, немножко грубоватой и крайне неохотно шла на контакт. За всё время я смогла из неё вытрясти лишь то, что «Безымянный» – очень большой корабль с несколькими палубами. Это не просто флагман, а настоящий центр Особого Отдела. Именно здесь живут и учатся новички, сюда периодически залетают уже состоявшиеся агенты, чтобы подлатать себя или дождаться нового задания. На мой вопрос, почему всё проходит именно здесь, в космосе, а не на какой‑нибудь планете, ведь содержать такую станцию было бы в сотни раз проще и дешевле даже на необитаемом астероиде, Лоретт посмотрела на меня так, будто я на её глазах решила добровольно подышать ртутью, и коротко процедила:

– Джерри, Особый Отдел – тайная организация. Формально нас вообще не существует. Как ты думаешь, где легче спрятаться – на поверхности планеты или в глубоком космосе?

Больше эту тему с пиксиянкой я не поднимала, да и как‑то расхотелось перебрасываться лишними фразами. С тех пор как я увидела полоску её настоящей кожи, мне стало не по себе. Понятно, что пребывание на Карридо, да ещё и такое длительное – три года, – не остаётся без последствий, но теперь, всякий раз встречаясь с Лоретт, я чувствовала себя неуютно. Мне чудилось, что пиксиянка держит на меня зуб, ведь волею случая мне досталась новая внешность, а ей нет.

Каждый день утром и вечером меня навещал док. Я привычно отвечала ему, что чувствую себя хорошо, а уж для той, кто пережил смерть, так и вообще чудесно, но он всё равно проводил сканирование моего организма. Однажды заметил на моём лице тёмные круги под глазами.

– Ты плакала? – удивлённо спросил мужчина.

– Немного… во сне. Кошмары мучили, – соврала я.

На самом деле меня не мучили кошмары, наоборот – снились чудесные сны о родителях, сестре и её муже, о том, как они счастливы. И каждое утро я плакала, потому что мне безумно хотелось хотя бы на миг увидеть их, обнять, сказать: что бы ни случилось, я буду их помнить. Но почему‑то признаваться в том, что отчаянно скучаю по родным, показалось неправильным. Особенно – после слов Лоретт.

Миттар спокойно выслушал меня, посмотрел, посветив тонким фонариком глазное дно и веки, и вышел из каюты. Вернулся уже с громоздким шлемом со множеством диодов и проводов, долго и тщательно выставлял на устройстве настройки, затем надел его на меня и включил, велев пару минут не двигаться.

Эти пару минут я не ощущала ничего, кроме легкого покалывания и чесотки сродни той, когда голову напекает знойным солнцем под шляпой и отчаянно хочется снять её и запустить в волосы пальцы.

После этой процедуры мне перестали сниться сны. Вообще любые. Ни кошмары, ни мечты, ни воспоминания. Я стала спать так, будто кто‑то каждый вечер добросовестно вынимал из меня аккумулятор и ставил его на зарядку.

Что самое странное, после воздействия этого шлема плакать я перестала тоже. О родителях и Диане помнила, знала, что они живут на Танорге и раньше были мне самыми близкими людьми, но все эти воспоминания будто подёрнулись дымкой. Эмоции ушли глубже, чем вода уходит в недра земли в сердце пустыни. Путник может взять лопату и вырыть колодец в песке, но интуитивно будет понимать, что это бессмысленно. Без дождя вода в разрытой яме не появится. Так и я чувствовала, что даже если буду тщательно перебирать каждый момент в памяти, он уже не принесёт тех эмоций, которые я испытывала в прошлой жизни. Как будто какую‑то часть меня заморозили и похоронили заживо.

В ночь перед тем, как Лоретт сообщила, что хочет видеть меня на групповых тренировках бета‑агентов, я сквозь дремоту услышала шаги в своей новой каюте. Открыла глаза и резко села на гелевом матрасе.