Археолог 1. Солнечный камень
***
Апрель 997‑го года. Польша, Гнезно
– Я получил письмо из Рима.
Князь Болеслав чуть наклонился вперёд и пристально посмотрел на епископа.
Князь, одетый в тёплый кафтан на меху, сидел в высоком резном кресле, которое стояло на возвышении и больше напоминало трон. Епископу Адальберту слуга подал скамейку, обитую кожей. И теперь епископ смотрел на князя снизу вверх, задирая голову. Это было неправильно. Адальберт понимал, что именно потому Болеслав всё так и устроил.
В большом зале было холодно. Вдоль каменного пола свободно гуляли сквозняки. Несмотря на суконную мантию, епископ изрядно замёрз – он простыл ещё на пути из Венгрии в Польшу, и чувствовал себя хорошо только в своих покоях у жарко горящего камина.
– Что пишет святой отец? – спросил Адальберт, стараясь не слишком задирать подбородок.
– Святой отец хочет, чтобы ты отправился на восток и принёс крещение язычникам‑пруссам, – улыбнулся Болеслав. – А меня просит всячески помочь тебе в этом важном деле.
Улыбка Болеслава больше напоминала хищный оскал. Губы раздвинулись, обнажая зубы в притворном веселье, но холодные глаза цепко ощупывали собеседника.
– Не знаю, насколько состояние здоровья позволит мне выполнить поручение святого отца, – вздохнул Адальберт.
Он понимал, что всё это напрасно. Папа не оставит его в покое, а Болеслав – тем более. Но так хотелось хоть немного потянуть время.
– Все мы ходим под Богом, – снова улыбнулся князь. – И всем нам надлежит исполнять предначертанное. Мне суждено Божьей волей объединять Польшу, а тебе – нести свет Христа язычникам, которые заблудились во мраке неверия.
Князь поучает епископа, с возмущением подумал Адальберт. Что за времена?!
– Святой отец ждёт твоего ответа, – веско сказал князь.
– Я напишу ему, – кротко склонил голову епископ.
Да, ближние к папе кардиналы так и не простили Адальберту его выступлений против роскоши. Когда он был епископом Пражским, он несколько раз позволил себе резко высказаться по поводу стяжательства сильным этого мира.
Результатом стала миссия в восточную Венгрию, где Адальберт провёл два года, пытаясь Христовым словом воздействовать на кочевников‑скотоводов. А этот их язык!
И вот теперь Пруссия! Дикая лесная страна на берегу холодного моря. Что он сможет там, один? И увидит ли хоть когда‑нибудь родную Прагу?
– Конечно, напиши, – согласился Болеслав.
За окном, во дворе замка раздались грубые окрики. Кто‑то спорил, повышая голос.
Князь поднялся с кресла так резко, что епископ едва не отшатнулся. Болеслав хмыкнул и быстро прошёл к узкому окну. Выглянул на улицу, зло втянул холодный сырой воздух. Повернулся и нетерпеливо махнул рукой Адальберту.
– Подойди, епископ!
Адальберт, стараясь не опираться руками о низенькое сиденье, поднялся на ноги и подошёл к князю.
Внизу, на присыпанной нежданным утренним снегом брусчатке высилась старая, уже потемневшая виселица. Две опоры из наклонных столбов, и длинное бревно между ними – вот и вся конструкция. Под виселицей на деревянных чурбаках стояли трое крестьян. Их руки были связаны сзади, на тощих шеях – петли, полускрытые растрёпанными бородами.
Двое стражников князя отталкивали от виселицы священника в грубой холщёвой рясе.
Адальберт узнал Радима.
– Что там затеял твой брат? – резко спросил Болеслав.
– Думаю, он хочет отпустить этим несчастным грехи перед смертью, – тихо ответил Адальберт.
– Это разбойники! – резко возразил Болеслав. – И разбойничали они на моей земле, а значит – грешны передо мной! Я и буду решать, кому отпускать грехи, а кого повесить так, словно бешеную собаку. Уберите его!
Последние слова князь выкрикнул, обращаясь к стражникам. Те испуганно вскинули головы к окну зала, затем подхватили священника под руки и оттащили в сторону.
– Вешайте их, чего вы ждёте? – продолжал неистовствовать Болеслав.
Его голос, привыкший перекрывать командами шум сражения, гулко разносился по двору.
Оставшийся возле виселицы стражник быстро выбил чурбаки из‑под ног казнимых. Крестьяне повисли, судорожно дёргая ногами. Один, самый рослый, дотянулся кончиками лаптей до брусчатки и стоял на цыпочках.
Стражник выдернул меч и хотел ударить повешенного по ногам. Но князь с громким смехом остановил его:
– Не надо! Пусть мучается… сколько сможет!
Адальберт молча отвернулся от окна. Вечером надо будет поблагодарить Радима за смелость, но и предупредить, чтобы поменьше лез на рожон. Князь Болеслав не прощает обид. Его мачеха с двумя сводными братьями до сих пор скитаются по всей Европе, ищут, где преклонить голову. А двоим их сторонникам выкололи глаза и бросили в казематы замка.
Князь вернулся на возвышение и снова сел в кресло, вытянув длинные ноги. Впился сильными пальцами в подлокотники.
Епископ молча опустился на скамейку. Ледяная кожа холодила даже сквозь мантию.
– Ехать тебе всё равно придётся, – как ни в чём не бывало, продолжил разговор Болеслав. – Рим сказал своё слово, и я поддержу его. Дороги скоро просохнут. А я снабжу тебя всем необходимым для дальнего пути. Поедешь через Гданьск, а там берегом доберёшься до Пруссии. И возьми с собой своего брата. От его рвения будет больше пользы в Пруссии, чем при моём дворе.
Епископ кивнул, полагая, что разговор окончен. Но Болеслав жестом остановил его.
– Год тому назад я принял тебя со всеми возможными почестями, – сказал Болеслав, пристально глядя на Адальберта. – И теперь ты можешь оказать мне дружескую услугу.
Вот и началось, подумал епископ. Он предполагал, что без этого разговора князь его не отпустит.
– Пруссия велика и неизведанна, – продолжал князь. – Ходят слухи, что пруссы поклоняются змеям, медведям и священным деревьям. Язычники, враги Христа!
Князь снова улыбнулся тонкими губами.
– Но земли у них богатые. И никому неведомо – сколько воинов скрывается в прусских лесах. Узнай для меня как можно больше, епископ. Заведи дружбу с их князьями. Выясни – кого из них можно склонить на мою сторону. И я не останусь в долгу. Напишу в Рим, что ты с честью выполнял поручение папы, и не твоя вина, что язычники оказались чересчур дикими и упрямыми. Глядишь – и вернёшься в свою любимую Прагу!
Болеслав сухо засмеялся.
