Арматура

Часы и минуты в лагере тянутся медленно, зато дни летят очень быстро. Почти неделю уже они сидят в карантине. Подъём, зарядка, завтрак, занятия с сотрудниками и учителями местной школы, на которых те что‑то тарахтят, отбывая время (тут главное тихо сидеть и делать вид, что слушаешь), обед, прогулка, ужин, отбой. И так изо дня в день. Ещё раз приходил начальник отряда, спрашивал, учим ли правила внутреннего распорядка. Кирюшенька начал с ходу декламировать, пританцовывая, перечень запрещённых предметов. Ему не хватает общения. Лёха Атас плавал, волновался. Богданович выучил все ещё в тюрьме и знал, как что‑то давно знакомое.

– Когда в отряд, гражданин начальник? – вежливо поинтересовался Даня.

– Думаю, после выходных, – пожал плечами майор и ушёл.

Богданович не ждал от него проблем. Наслышан, воспитательный отдел – это сброд лентяев и бездельников. Всех способных переводят в режим, где надо иметь железный стержень, или в оперативный отдел, где надо иметь мозги. Если нет ни воли, ни характера, ни способностей, то сиди в отделе воспитательной работы с осуждёнными – это Богдановичу пояснили старые опытные волки‑сидельцы ещё в СИЗО.

– Дай отряднику почувствовать, что он умнее тебя. Однажды поверив в это, он никогда не заподозрит, что у тебя могут быть скрытые мотивы, – наставлял дядя Коля, к которому водили на беседы Богдановича. – Создай видимость противодействия и сразу капитулируй, не дав ему победить. Это даст тебе возможность проверить его силы, решительность, умение взаимодействовать с козлами в отряде и операми.

Богданович морщил лоб, запоминая.

– Потом затаись, подготовься и нанеси один разрушительный удар.

– Но как я это сделаю?

– Существует много способов. Например, переживай всегда за общее, в то время как большинство беспокоится только о себе. Не вздумай метать бисер перед свиньями, они этого не оценят. Забудь на время свои идеалы и принципы. Стань как все, и прояви заботу о каждом. Обещай многое, обещай самые светлые и скорые перемены, люди верят, любят сказки. Будь хладнокровным, как змея, именно её укусы ядовиты, она одна опаснее стаи волков и ямы со львами. Будь текучим и бесформенным как вода, тогда у любой облавы будешь проходить сквозь пальцы.

– Змея и вода, – кивал Даня.

– Подавляй себя в беседах, пусть говорят люди, будь приятным собеседником, а люди пусть обнажают собственные мысли и планы.

Богданович провёл много времени в беседах со старым дядей Колей. В память об этом на левом предплечье Даня набил зубастую змею, поднимающую голову над водой. На правом предплечье было набито «Бог – мой судья» – буквальный перевод имени Даниил.

Этапной дорогой и в карантине Богданович постоянно воспоминал, крутил в голове обрывки разговоров, прилаживал к окружающей действительности. Хотелось читать – в СИЗО Даня читал много интересных книг, заказывал с воли. Тут он боялся проявить себя, ведь сначала надо понять уклад лагеря. Ничего не оставалось, кроме как мечтать, воспоминать, обдумывать.

*

Ключ‑проходник лязгнул в замке металлической двери‑отсекателя карантинного отделения. Пацаны, смотревшие телевизор в Пэ‑Вэ‑эРке, привычно потянулись в коридор – к месту построения. Кирилл Мамонтов встал правофланговым – он сегодня должен делать доклад дежурного по карантину, Лёха посредине, Богданович, выходивший всегда последним, встал слева.

– Карантинное отделение в количестве трёх человек построено, жалоб, заявлений нет, доложил воспитанник Мамонтов, – протараторил Кирилл и радостно улыбнулся. – Доброе утро, Григорий Сергеевич!

Воспитатель карантина кивнул, подал каждому для рукопожатия ладонь. Кирилл жал, что было сил, но куда ему, Иванов, наверно, всю жизнь качает железо, а он, Киря, кроме пения и танцев ничем не увлекался.

– Качаетесь? – поинтересовался Богданович, который, казалось, подслушал мысли Кирилла.

– В гараже со сварочным аппаратом, – усмехнулся воспитатель. – В спортзал хожу иногда, но больше само получается. Кому забор поставить или колодец выкопать, а когда и оградку сварить на кладбище или мангал.

– Короче, подрабатываете, – понял Богданович.

– Не, –старлей зевнул, поглядел на часы. – Забесплатно. Послушайте, сегодня суббота, значит, день генеральной уборки. Я открою все помещения, а вы дружно каждое из них намоете качественно под пену. Когда закончите, устрою для вас экскурсию по колонии.

– А такая уборка каждую субботу? – спросил Лёха. Он вообще порой задавал странные, ненужные вопросы. Непонятно, о чём он всё время думал. Зато было ясно, о чём думает Богданович, который, пока воспитатель был на выходном, снова курил. Кирилл тоже хотел посмолить, но боялся, да и Богданович всё равно бы его не угостил.

– Каждую, – подтвердил воспитатель. – Да вы не грустите, это дело привычки, к тому же в отряде народу больше, значит, каждому убираться меньше. Ну, начинайте! Я кофе выпью, время раннее – семь утра, а работать мне до самого вашего отбоя.

Пацаны вооружились вёдрами и тряпками и побрели в умывальник наливать воду.

– Даня! – выглянул из кабинета Григорий Сергеевич. – Ты за главного, отвечаешь за качество уборки. Но учти, если сам мыть не будешь, я Кирилла Мамонтова главным назначу!

– Понял, – улыбнулся Богданович и повернулся к пацанам. – Начинаем от запасного выхода справа и моем каждое помещение до робота, потом центральный продол.

– В смысле, робота? – Кирилл не очень разбирался в фене, потому что в СИЗО просидел почти всё время в одиночной камере.

– Робот – это дверь железная так называется в тюрьме, только она не такая как эта, просто похожа, – пояснил Лёха, потому что Богданович не удостоил Кирилла даже взглядом. – А продол – это коридор, он длинный и продольный.

– Пухлый, ты наводишь пену, Атас, затираешь пол насухо после него, я протираю стены и вообще двигаюсь по пыли, – сказал Богданович.

– Не такой уж я и пухлый, – обиделся Кирилл, втянув живот. – Просто в СИЗО мало движения, а еда калорийная.

Лёха зыркнул на Богдановича, схватил ведро и первым вышел из умывальника.

– Давай, Кирюша, шагай! – кивнул в сторону выхода Богданович.

– Такой ты злой и вредный! – покачал головой Кирилл.

Богданович только посмеивался.

Убираться торопились. Никто не признался открыто, но всем не терпелось посмотреть, куда же их привезли.

Кирилл очень надеялся, что здесь окажутся люди, способные его понять и принять. На свободе у него было огромное количество знакомых, поклонников таланта, но по‑настоящему близок он был только с одним парнем из детского дома. Тот был простой, замкнутый, даже зажатый, в отличие от артистичного Кирилла, которого иначе, как Киркоров, и не называли. Однако, звёзды обречены на одиночество, как на небе, так и на земле. Тот единственный друг терпеливо сносил истерики и эмоциональные «загоны» Кирилла, тихим голосом давал простые и действенные советы. Вот бы встретить такого человека здесь, мечтал Кирилл.

Покончив с уборкой, парни вызвали Григория Сергеевича на обещанную экскурсию.