Безупречный
Проходя мимо холодильника со своим кофе в руке, я замечаю там фотографию, прикрепленную магнитом в форме лошадиной головы. Миниатюрная блондинка улыбается в камеру рядом с самой блестящей черной лошадью, которую я когда‑либо видела. На девушке черная с золотом форма жокея, а на коня накинута попона из роз.
– Кто это? – с любопытством спрашиваю я Харви.
Он мгновенно улыбается в ответ. Глубоко и неподдельно.
– Это моя маленькая девочка. Вайолет. Она жокей, чемпион на скаковых лошадях. Живет недалеко от Ванкувера со своим мужем и детьми.
Я отодвигаю стул напротив, улыбаясь в ответ.
– Ты, должно быть, очень гордишься ею.
В глазах Харви мелькает печаль, но он быстро скрывает это.
– Ты и не представляешь, как сильно.
Я судорожно сглатываю. Чувствую, мне больше нечего сказать. Резко меняю тему.
– Я собираюсь в город, хочу позаниматься в тренажерном зале.
Пожилой мужчина кивает.
– Это полезно. Держу пари, ты вернешься еще до того, как Ретт проснется.
– Что ж, отлично. Если он встанет, дай ему успокоительное, пока я не вернусь.
– Он уже доставляет тебе неприятности?
– Не единой. Он просто лапочка. – Я подмигиваю Харви, и мы смеемся прежде чем вернуться к непринужденной беседе.
Я поджариваю нам с Харви по кусочку тоста, и его, кажется, очень забавляет тот факт, что я готовлю ему завтрак. Когда в разговоре наступает естественное затишье, я прибираюсь, выхожу через парадную дверь и сажусь в свою машину.
В течение следующего часа я тренируюсь до тех пор, пока пот не потечет по моему телу. Клянусь, он пахнет дешевым вином. Но мне все равно. Мое сердце перекачивает кровь по всему телу, и я чувствую себя живой. Сильной. В тренажерном зале тихо. Я приседаю, пока мышцы не начинают гореть, а ноги – трястись.
Снова проезжая парадную арку ранчо «Колодец желаний», я чувствую себя значительно более здравомыслящей.
Я вдыхаю свежий утренний воздух. По пути к дому любуюсь тем, как иней на мертвой траве окрасил пейзаж в сверкающе‑белый. Он быстро растает, как только яркое солнце прерий поднимется достаточно высоко в лазурном небе.
Возвращаюсь на кухню, намереваясь сварить еще кофе. За столом сидит Ретт, на вид он такой же холодный, как примерзшая трава.
– Доброе утро. – Я ухмыляюсь ему. Он напоминает мне надутого подростка, который смотрит что‑то в телефоне с наигранно нахмуренным лицом.
Он хмыкает, даже не отрывая глаз от экрана.
Что ж, пока все идет отлично.
– Кто помочился в твои «Шреддиз[1]», Итон? – спрашиваю я, ничуть не смущенная грубостью Ретта, потому что кофе уже приготовлен и ждет меня. Остальное – мелочи в жизни.
– Все.
Я фыркаю.
– Звучит восхитительно.
Ретт рычит и бросает свой телефон с такой силой, что тот проезжает почти всю длину столешницы.
– Очень смешно, да? Я только что потерял еще одного спонсора. Ты думаешь, все, над чем я работал последние десять лет, кружа по стадиону, – какая‑то шутка?
Я поворачиваюсь и смотрю на него. Очевидно, что сегодня утром мы не будем язвительно подшучивать. Ретт действительно расстроен.
– Я не нахожу это даже отдаленно забавным.
Он ставит локти на стол и прячет лицо в ладонях, грива волос падает занавесом и скрывает его эмоции.
Я порывисто вздыхаю, подходя ближе, и отодвигаю стул рядом с ним, а не напротив. Ретт по‑прежнему не поднимает глаз. Он явно пробует какую‑то технику глубокого дыхания, со свистом выдыхая воздух из ноздрей.
С громким стуком ставлю свою керамическую кружку на стол и протягиваю руку к широкой спине Ретта. Я колеблюсь, рука трепещет, застыв в паре дюймов над его простой белой футболкой. Всерьез сомневаюсь, хорошая ли это идея – прикасаться к нему. Напоминает попытку просунуть руку между досками забора, чтобы погладить незнакомого пса: он может оказаться хорошим мальчиком, а может и укусить.
Но я слишком эмпатичная и заботливая. Я практически вижу исходящее от Ретта разочарование. Лично мне объятия всегда помогают почувствовать себя лучше, но я не буду обнимать его – в основном потому, что мне это доставило бы гораздо больше удовольствия, чем положено профессионалу. Однако нежное похлопывание по спине никогда не причиняло вреда.
Итак, я опускаю ладонь на его плечо и слегка сжимаю, Ретт вздрагивает и делает глубокий вдох, как будто я сделала ему больно.
Я останавливаюсь. Ретт не реагирует, не отодвигается, и я отвожу руку назад, проводя ладонью ниже, и поглаживаю его по лопаткам через ткань футболки.
Описываю пальцами мягкий круг, как это делал папа в тяжелые для меня дни. Тогда он сидел в кресле рядом с моей койкой и часами растирал мне спину. И он никогда не жаловался.
– В подростковом возрасте я болела. Была неудачная операция, – тихо начинаю я, позволяя себе вспомнить то время. – Я провела много времени в больнице. Мне даже казалось, что я уже никогда не покину ее. И тогда я решила всегда смотреть на вещи по‑новому. Тебе интересно услышать размышления вечно оптимистичного подростка?
– Конечно. – Ретт сильнее прижимает ладони ко лбу, его голос звучит напряженно.
– Если бы это были твои последние мгновения в жизни, ты бы ушел счастливым?
Он прерывисто вздыхает и прочищает горло.
– Нет.
– Но почему? У тебя так много всего есть. Ты столького добился. Ничья жизнь не идеальна.
Ретт выпрямляется. Янтарные глаза смотрят на меня так, словно я, возможно, не такая уж и злодейка, за которую он меня принимал.
– Ты гуглила мое имя? Там все просто, – он издает грустный смешок. – Тупость.
– Да, – соглашаюсь я, мрачно кивая и убирая руку.
– Я получил электронное письмо от твоего отца с предложением выкрутить все так, якобы я пошутил о ненависти к молоку.
Откидываюсь назад, потягивая обжигающе горячий напиток и вдыхая ароматный пар. Была бы возможность заменить кислород на кофе, я бы так и сделала. Уже пытаюсь.
[1] Марка готовых завтраков.
