Безупречный

– Можно.

– Но я не хочу этого делать.

Я наклоняю голову.

– Почему?

Ретт всплескивает руками в отчаянии.

– Потому что это правда! Я чертовски ненавижу молоко. И это не должно быть преступлением.

У меня вырывается хриплый смех, щеки подергиваются, пока я изо всех сил пытаюсь сдержать улыбку.

– Видишь? Ты смеешься надо мной. – Ретт почесывает щетину на подбородке. Протянув палец к моему лицу, он выводит в воздухе контур буквы U. – Вот такой ты и была с того первого дня в офисе. Эта маленькая ехидная ухмылка.

– Ретт.

Он закатывает глаза и избегает любого зрительного контакта со мной, как капризный ребенок. Я наклоняюсь вперед и прижимаюсь своим коленом к его.

– Ретт.

Он все‑таки обращает на меня свое внимание, от его взгляда мое сердце начинает бешено колотиться в груди. Ни один мужчина не имеет права выглядеть так хорошо. Темные ресницы, острая челюсть… Встряхнув головой, я снова концентрируюсь. – Я смеялась не над тобой. Я смеялась над этой ситуацией. Знаешь, что я думаю?

– Ага. Что я тупой ковбой.

Я вздрагиваю, морщась.

– Нет. Я думаю, они настолько раздули все это дело, что я просто не могу удержаться от смеха. Кого, черт возьми, волнует, что ты предпочитаешь пить? Я смеюсь, или ухмыляюсь, или что бы ты там ни думал, просто потому, что вся эта ситуация настолько оскорбительна и притянута за уши, что, если бы мне не было смешно, я бы сразу уволилась и стала личным тренером.

Ретт уставился на меня, его глаза бегают по моему лицу, как будто он ищет доказательства того, что я шучу.

– И если я слишком много думаю об этом, мне становится обидно за тебя, и я правда начинаю злиться. А я не хочу злиться.

Ретт опускает взгляд вниз на свои руки, крутит серебряное кольцо на пальце, прежде чем прошептать:

– Хорошо.

Боже, он порой и правда ведет себя как обиженный и неуверенный в себе маленький мальчик.

Я снова толкаю его в колено.

– Хорошо, – повторяю я. – Ты расскажешь мне, почему так сильно ненавидишь молоко?

– Когда‑нибудь пробовала сырое фермерское молоко? – спрашивает Ретт.

– Нет.

– Ладно. Ну, оно густое, желтое и жирное, и у нас в детстве была корова, и папа заставлял нас пить по стакану каждый день, и я почти уверен, что это было на грани жестокого обращения с детьми. Теперь мысль о том, чтобы сесть и просто залпом осушить целый стакан… – Он вздрагивает. – Я никогда не был так счастлив, как в тот день, когда умерла та корова.

– Кошмар! – Я разразилась смехом. – Впрочем, это правда звучит ужасно. Признаю.

– Я действительно травмирован. – Его щека подергивается, и Ретт одаривает меня мягкой, такой настоящей улыбкой, и в моем животе словно порхают бабочки.

Ого, это что, прогресс? Похоже на то. Но пока что этот парень все еще меня бесит. Так что, возможно, я ошибаюсь.

Наверняка я знаю только то, что от меня пахнет потом и я ужасно выгляжу. Поэтому я заставляю себя встать, но не рассчитываю расстояние, и наши колени соприкасаются. Ретт опускает взгляд на них.

Я резко втягиваю воздух и тороплюсь уйти. Мне очень нужно в душ, но я останавливаюсь в дверях, обдумывая только что состоявшийся разговор. Обернувшись через плечо, я ловлю взгляд Ретта куда ниже, чем следовало бы, но он мгновенно переводит его на мое лицо. Мои щеки пылают. В конце концов, Ретт Итон только что осматривал мою задницу, обтянутую спортивными брюками.

Должно быть, поэтому мой голос звучит более хрипло, чем обычно:

– Не соглашайся, если не хочешь. И не позволяй Кипу принуждать тебя.

Ретт сжимает губы и кивает. Потом я ухожу. Собираюсь принять душ.

Холодный.

 

9

Ретт

 

 

Саммер: Хочешь пойти со мной в спортзал?

Тебе пойдет на пользу. Нельзя просто

валяться без дела всю неделю.

 

 

Ретт: Теперь ты и мой новый

личный тренер?