Бремя верных. Книга первая
Вольга пожал громадными плечами.
– А как защититься от того, о чём не ведаешь? Волхву я задал такой вопрос, он руками развёл. Но, говорит, слышал, что огня она боится, не подходит туда, где света много. А после хазар в деревни заходит, потому как люди там слабые, горем побитые, нет у них силушки ей противиться.
– Так, стало быть, мы ей не по зубам, этой Монаре? – вставил Ивор и широко улыбнулся. Улыбнулся и Белояр.
– Да уж, нас слабаками назвать ни у кого язык не повернётся… И вот что, замолчите на пару минут, дайте поесть вашего варева, весь день на ногах…
На утро отряд принялся готовиться к выходу. Снаряжение и продукты были заранее увязаны в тюки из плотной ткани, распределены по пяти лошадям. Из оружия дружинники оставили при себе ножи и щиты, которые забросили за спину, там же до боя успокоились и мечи. Волчок и Падун подобрали себе по луку, поскольку слыли мастерами стрельбы из него. Шумило приторочил к седлу ещё и длинный аркан, свёрнутый кольцами. Ерёма наотрез отказался оставаться в своей деревне, ему выделили небольшую кобылку из тех, что присмотрели в деревне, и вооружили там же прихваченным мечом, дескать, на раз отбиться хватит, а там уж остальные подоспеют. Не привыкший к оружию селянин пытался отказаться, но Вольга только глянул на него сурово, и Ерёма обречённо сунул оружие в добротные деревянные ножны на поясе, которые ему подобрал Тихомир. Выехали, едва Ярило вынырнуло из‑за дальней кромки леса. В его лучах природа казалась ласковой и приветливой, птицы отошли от грохота битвы и завели свою привычную песню, где‑то в глубине леса ухал филин, дятел оглашал окрестности гулкой дробью.
Природа оживала ото сна, холодная ночью земля слегка парила, пришлось накидывать тёплые плащи. И хотя хрупкого ледка на траве уже не наблюдалось, металл оружия холодил, и радовало, что кольчуги путешествуют не на владельцах, а в дорожной поклаже. Мера разумная со всех сторон, как ни посмотри.
Ерёма трусил впереди, по его словам, все дороги в окрестностях на двадцать вёрст[1] он переходил в ватагах лесорубов, и знает их, как свои пять пальцев. Рядом с проводником ехал Радосвет, взявший над крестьянином негласное покровительство. Увидев такого витязя в охранниках, крестьянин словно ожил, и даже его козлиная бородёнка стала выглядеть значительно бодрее.
Белояр занял место в середине отряда, так было привычнее держать под неусыпным вниманием всю кавалькаду. Шествие замыкали Вольга и Одинец, как наиболее опытные.
Сначала узкая тропка петляла по подлеску, потом вокруг к небесам взлетели настоящие сосны‑гиганты! Прямые, как древка копий, стволы, казалось, уносятся в бесконечность, где‑то высоко над головами голубизна неба едва просачивалась сквозь густые кроны. На тропу опустился сумрак, воины поневоле сбили плотнее строй, никому не хотелось отдаляться от приятелей, который готовы всегда прийти на помощь.
Ерёма притих. Если до этого он всё порывался напевать какую‑то немудрящую мелодию, то сейчас его глазки дико бегали по сторонам, мурашки толпами пробегали по сутулой спине, и крестьянин вдруг подумал, что и не знает, каким богам молиться, чтобы этот лес закончился поскорее.
И вот когда вдалеке забрезжил просвет, и было уже видно, как за чёрным сводом листвы желтеет согретая утренним теплом небольшая поляна, в перемётную суму возле седла Падуна вонзилась стрела со знакомым чёрным хазарским оперением!
Глава 4. Камо грядеши?[2]
Иль погибнем мы со славой.
Иль покажем чудеса!
Демьян Бедный
Ивор наклонился над поверженным стрелком и вопросил с насмешкой, от которой, казалось, даже на соседние кусты готова была вот‑вот выпасть серебристая изморозь:
– Откуда ж ты будешь, голуба, горе‑стрелец на нашу голову?
Придавленный сапогом человек завошкался в попытке выскользнуть, отползти в сторону, и при этом смотрел глубоко посаженными, злыми по‑волчьи глазами на дружинника. Лохматая борода, торчащая патлами, сердито оттопырилась, видно было, как под ней ходили тугие желваки.
Белояр подошёл к Ивору, встал рядом, положил ему руку на плечо:
– Не переусердствуй, смотри, парень, он нам нужен живым и по возможности разговорчивым. По собственному недогляду иль недомыслию, но он не успел нам навредить… Эко дело: попортил суму́. От нас не убудет. А вот откуда он такой дерзкий взялся, нам и предстоит выяснить.
Сотник поднял голову, глянул на слегка подзатянувшееся серыми облаками небо. Ощущение было такое, что вот‑вот начнётся снег, чему он бы не удивился: как‑никак весна ещё только в свои права входит, до по‑настоящему тёплых дней ещё дожить надобно.
И словно отвечая на его потаённые мысли, неожиданно отозвался пленник:
– Боярин или кто ты там… Вели отпустить меня, не враг я дружине русов…
Белояр с интересом склонился над поверженным стрелком:
– Не враг, говоришь? Ну, предположим. А как понимать то, что стрелял в моего человека?
– А я разве в него стрелял? – хмуро вопросил пленник. Сотник переглянулся со столпившимися вокруг воями, дружинники дружно расхохотались. Лучник зыркнул на своих пленителей огненным взглядом, что тут же отметил Падун, в этой ситуации бывший главным потерпевшим: как‑никак, но целились‑то действительно в него. И словно бы читая его мысли, пленник проговорил:
– Если бы я в него целил, то уж попал бы, не подумайте чего плохого… Я ж охотник, белку в глаз бью с полусотни саженей! Неужто бы с такого расстояния промахнулся?
Белояр развёл руками.
– Ну, а тогда стрелял‑то зачем?
– Внимание хотел обратить на себя, да заодно и убедиться, что вы именно те, кто мне надобен…
Сквозь круг людей, обступивших пленника, протиснулся Одинец, встал на колено, всмотрелся в заросшее густым волосом лицо, обернулся к сотнику.
– Кажись, знаком он мне, Белояр… Где‑то пересекались… Но что он из смолян – и к гадалке не ходи, не хазарин это.
Падун тоже наклонился, чтобы лучше рассмотреть пленника, казалось, что он начинает вспоминать нечто, связанное с этим человеком…
[1] Верста – мера длины, равна примерно 1, 67 километра.
[2] Ками грядеши? (старослав.) – Куда идёшь?
