Бремя верных. Книга первая
Лучник вывернулся из‑под сапога Ивора, приблизил лицо своё к лицу Падуна, оскалился в жуткой ухмылке:
– А скажи ещё, Падун, что не лазал ты в окно к моей сестрице, когда на ярмарку заезжал в прошлом годе, в Кольцов‑град, а?
– Кольцов‑град… дык чуть поболе села‑то будет, а туда же, – буркнул в сомнении Падун, но вдруг лицом переменился, широкая улыбка сменила гримасу сомнения.
– Да никак это Ермолай! – вдруг вскричал он и, ухватив человека за грудки, одним рывком поставил его на ноги. – Смотри, сотник, вот тебе лучший стрелок из смолянской братии! Ермолай, сварожий сын, ты чего ж в меня‑то стрелять удумал?
– А в кого ещё было стрелу пускать? Ты вишь меня признал, а другие просто бы голову снесли, не спрашивая, кто да что…
Мужчины обнялись, остальные вздохнули с облегчением. Одинец вложил меч в ножны, Ивор отошёл на шаг, расслабился. Это он заметил стрелка после того, как Падун вскинул в руке щит, а вездесущий Шумило враз спеленал того своим арканом. Впрочем, как выяснилось, лучник и не стремился скрыться.
Падун подвёл Ермолая к Белояру, хлопнул по плечу своего знакомца.
– Вот, сотник, знакомься: мой старый знакомец, Ермолай из Кольцова‑града, лучник, каких поискать.
– Что лучник, я сразу понял, – засмеялся сотник. – Только вот скажи мне, Ермолай, отчего ты хазарское оружие пользуешь? Аль наши луки хуже, бьют не столь метко или не так далеко?
Ермолай пожал могучими плечами. Теперь, когда он стоял во весь рост, оказалось, что он не уступал статью Одинцу: такая же косая сажень в плечах, мощные мышцы, кряжистый стан.
– А как сам думаешь, сотник, что будут делать лихоимцы, если обнаружат мои стрелы?
Сотник кивнул:
– Понял я тебя, смолянин… Насторожатся и станут искать стрелка.
– Верно говоришь. А я на всю округу, похоже, единственным русом остался. Выжжены все деревни, вырезаны все жители. Или просто куда‑то пропали. Я ещё с большого снега по округе брожу, врагов выискиваю и наших, коим ещё помочь можно. Так за последние дни вообще ни одной живой души не встретил. А вот ряженых под наших витязей встречал дважды. Если на рожи не глядеть, так и не отличишь… На конях рост не определяется, сам знаешь… Потому и к вам таким образом просватался…
– Молодец, – кивнул Белояр. – Уж коли тебя Падун признал, а ты его обозначил, стало быть, вопрос к тебе имеется: чего из Кольцова ушёл и что здесь ищешь?
Дружинники между тем стали потихоньку расходиться, приводить в порядок оружие, готовить коней к дальнейшему походу. Рядом остались только Падун и Вольга.
Ермолай сдвинул шапку, почесал пятернёй в косматом затылке:
– Так мочи нет сидеть на печи и ждать, когда твой город пожгут басурмане! А не дошли они до Кольцова всего‑та полсотни вёрст, даже и не ведаю, что их остановило.
Белояр покивал каким‑то своим мыслям, продолжил расспрашивать:
– И ты вот так один воюешь с тьмами кочевников?
Ермолай кивнул.
– А что остаётся? Пока князья бьются промеж собой, враги только тешатся, захватывая беззащитные земли. Вы вот под чьей рукой ходите?
– Под Любомиром мы, князем Старой Ладоги, десяток его старшей дружины. За нами и войско во след идёт, – слегка покривил душой Падун.
– И далеко ли Ладога войной пошла? Неужто на самого кагана, вождя из семьи Ашинов? – недоумённо раскрыл глаза смолянин. Белояр отмахнулся, недовольно посмотрел на Падуна: распустил язык в присутствии сотника! Буркнул:
– Не нашего ума дело, что князь наш замыслил. Идём – значит нужно. Если ты с нами, вот Вольга, моя правая рука, поставит тебе место в строю. А коли и дале будешь сам по себе, так не обессудь: иди своей дорогой, держать не станем. Но должен тебя сразу предупредить, что дело наше опасностей не чуждое, всякое случиться может. Мы‑то княжьи бражники, нам приказ даден – исполняем. А тебе приказывать нет у меня права. Потому и так перед тобой откровенничаю.
Ермолай потупился, глянул исподлобья.
– А чего ж я с вами тут балясы точу? Думаете, славно вот так одному, аки волку серому, по лесам шляться, не ведая, чем на миру живут люди? И от ворогов с души воротит, вот где отыщу, там и резать готов…
Он вдруг снял шапку, вытер враз намокшие слезами глаза, обернулся к Падуну:
– Ты ж помнишь Любаву мою, как ты к ней сватался, а, брат?
Падун хмыкнул, отвёл глаза, но ответствовал честно:
– Ну, было дело… Не стану грешить враньём… Сватался, да ты только меня взашей выставил, мол, голь перекатная, без роду, без племени… Хотя, если подумать, в чём‑то ты и прав был. И как брата единоутробного Любавушки я тебя понимаю и зла не держу…
Смолянин вдруг схватил дружинника за руки да так, что у того кулаки побелели:
– А нету больше моей и твоей Любавушки, зарезали её с остальными обозниками, когда они из соседнего града с хлебом возвращались. Всех вырезали хазары, даже в полон никого не брали. Год уж как схоронили мы её…
Ермолай вдруг упал на колени и зарыдал в голос, не стесняясь оторопевших от чужого горя, пусть и переживаемого в новый раз, дружинников. На Падуна было смотреть страшно: его глаза сумрачно сияли каким‑то боевым безумием, он смотрел на Восход, словно желал узреть там, в степях хазарских, ненавистных убийц ни в чём не повинной девушки.
Волчок толкнул его в бок кулаком:
– Отомри, Падун… Ей ты сейчас не поможешь, зато месть твоя будет тем слаще, чем больше мы этих поганых в землю положим… Знать, верхнеладожский князь мудр, коли поход этот замыслил. Мы ещё и на пару сотен вёрст не углубились в земли, что под ворогом ходят, а уже душа хорошей драки просит…
Падун помог подняться несостоявшемуся шурину с земли, обнял его за талию и, что‑то негромко говоря на ухо, повёл в сторону обоза. Оно и верно, подумалось Белояру, человека нужно вооружить, доспехи в запасе есть, мечи со щитами тоже… А уж лук у того и сам по себе приметный.
Следующие два дня прошли в относительном спокойствии. Волчок с Живко кружили вокруг отряда, уносились на пол дневного перехода вперёд, старались не упустить ни одной мелочи. Но хазарские полки как в воду канули. До Одинокого Камня оставалась пара‑тройка переходов, погода стояла ровная: по ночам, как и до́лжно, морозило, зато днём Ярило отыгрывалось на дружинниках, высушивая за считанные часы намокшую от утренней росы или изморози одежду.
Дорогу определял Волчок изумительно точно, хотя, по его собственным уверениям, в эти края он не забредал никогда. Живко отлично справлялся с ролью разведчика и не только умел находить кристально чистые ключи, но и предсказывал погоду почти безошибочно.
