Бремя верных. Книга первая
Но прислушавшись, он разобрал утренний щебет птиц, отдалённые негромкие голоса, всхрапывание лошадей. И тотчас в ноздри ударил пряный воздух весеннего утра, и влажная прохлада пробралась под полотняную рубаху. Жизнь продолжалась!
Белояр не мог понять поначалу, отчего его, княжеского дружинника, так взволновали звуки и запахи самого обыденного утра? То ли сон приснился какой, то ли усталость от вчерашнего долгого перехода сказалась, но ощущение было такое, словно он умер и снова воскрес. Нечто подобное приходилось испытывать ему, когда в прошлом годе, в бою с обнаглевшими половцами, подступившими аж под стены Старой Ладоги, получил он удар копьём хазарского всадника в грудь, слава богам, защищённую кольчужной рубахой.
Но от раны той потерял Белояр сознание и некоторое время, как говорили потом сотоварищи, барахтался промеж жизнью и смертью. Вот и сейчас голову туманил какой‑то непонятный морок, странные видения стояли перед глазами, и отчего‑то в голове той замороченной металась странная мысль: «Живой! Живой! Живой!».
Белояр решительно открыл глаза и сразу же зажмурился от яркого утреннего солнца. Осторожно сел, ощупал руки‑ноги… Целы. Да и с чего бы им пострадать, если вот уже который день дружина пылит по шляху на полудень[1] в надежде встретить передовые хазарские дозоры. Но пока среди холмов и перелесков не учуять дыма костров, не видно следов копыт низкорослых степных лошадок.
Белояр сбросил с себя плащ, в который закутался накануне, поднялся, разминая затёкшие ноги. Зябко повёл плечами. Первая треть Элета[2] была прохладной, и поутру на поляне, которую дружинники избрали для привала, трава покрылась сверкающей и ледяной росой.
Встряхнув плащ, воин коротким взглядом окинул поляну. Почти все уже проснулись, приводили в порядок одежду, кто‑то уже спешил к недалёкому роднику за водой для обозных лошадей, костровые занялись приготовлением завтрака, сотенные уже приглядывали за своими воинами, наблюдая, как те разбирают поклажу, перетряхивают походные тюки и готовятся выступить дальше.
Белояр, десятник второго десятка мечников, поспешно натянул пластинчатый пояс с ножнами, проверил, легко ли скользит оружие в деревянном узилище, сорвал пук травы и протёр сверкающее росой лезвие прежде, чем отправить его обратно в ножны. Рядом привычно кряхтел Тихомир из Славенки, небольшой деревушки подле Старой Ладоги. Был сей муж ростом громаден, и силой богатырской не обделён. Сын кузнеца, одно слово.
Тихомир с детства был приучен отцом к огневому делу, молот в его руках, наверное, выглядит детской погремушкой, коими бабы балуют своих чад, качая в колыбели у деревенского очага долгими зимними ночами. Но не сиделось удальцу дома, возжелал славы воинской и, после обильных побоев, нанесённых разгневавшимся отцом, не видевшим в сыне никого, кроме как наследника своего дела, сбежал из дому и прибился к каравану купцов‑варягов, с коими и добрался до стана воеводы Ярополка, по указанию князя Ладожского Радомира Мстиславовича, направлявшегося с частью княжеской дружины в земли хазарские для разведки и ещё каких‑то, одному воеводе известных, дел.
Тихомир оказался не только отличным кузнецом, что само по себе для дружины было огромным подспорьем, но и жадным до новизны учеником, впитывавшим в себя воинские премудрости, как сухой песок воду. Сразу он попал в десяток Белояра и быстро стал здесь своим благодаря уживчивому характеру и широте души. Годков Тихомиру было от роду двадцать два, силы нерастраченной – до неба, вот и упражнялся новоиспечённый дружинник со своим самолично выкованным мечом всё свободное время, правда, под бдительным контролем со стороны десятника и остальных дружинников. И, определённо, достиг значительных успехов на поприще обучения… Вот и сейчас, лихо крутнув солнцем свой громадный меч, Тихомир нежно, с какой‑то любовью легко задвинул его в ножны. Обернулся к десятнику:
– Здрав будь, дядя Белояр.
– И тебе – не хворать, – кивнул, усмехнувшись, десятник. «Дядя», – Белояр незаметно пригладил курчавую бородку, поправил локоны русых длинных, стянутых кожаным ремешком волос. «Мне и лето́в‑то всего на седмицу больше, едва три десятка накатило, а поди ж ты… Дядя…». А вслух добавил:
– Сходи к Любодару, в третий десяток, дратвы спроси. Сапоги тебе чинить будем, уже каши просят.
Тихомир кивнул и бросился в глубь лагеря. Впрочем, лагерем это становище назвать можно было с большой натяжкой: почти три сотни воинов спали прямо на траве, завернувшись в походные плащи. Никаких тебе шатров, палаток… Одно слово: дружина на согляде, в дальнем поиске супостата.
Десятник одёрнул одежду, потоптался на одном месте, переступая с пятки на носок… Показалось, что жмёт левый сапог, но, прислушавшись к ощущениям, понял, что, скорее всего, стопа просто со сна приопухла, вроде как, разошлось всё. Белояр направился к дальнему концу поляны, где строился уже личный десяток воеводы.
Ярополк, статный мужчина на шестом десятке, с основательно поседевшей окладистой бородой, косой саженью в плечах и с внимательным взглядом ничего не упускающих глаз, встретил десятника приветственным взмахом руки, одновременно придирчиво оглядывая шеренгу своих личных охранителей.
В его десяток отбирали воинов с опытом, притом не слишком зрелых возрастом, со сноровкой диких камышовых котов. Поджарые, с мягкой походкой и словно перетекающими движениями, витязи воеводиного десятка слыли грозными бойцами, равным которым едва ли нашлись с полсотни воинов во всей княжьей дружине. Отбирал их сам Ярополк с бору по сосенке, как говорится, тренировал Переслав‑лучник, самый опытный вояка среди присутствующих, да и в схватках с хазарами да половцами они не раз отличались, так что опыта ратного этим парням было не занимать. При виде Белояра многие из них приветливо улыбнулись: приходилось до сель уже не раз плечом к плечу стоять в сечах.
Ярополк повернулся к подошедшему десятнику:
– Горазд ты, Белояр, как всегда поперёд остальных являться. Не спится чего? Сегодня только в полудень выступать будем, в обозе нужно пару подвод править после вчерашнего перехода, дёгтем оси смазать да оглоблю новую выстрогать.
– Знаю, но у меня до тебя дело, старший…
Ярополк прищурился:
– Ну, говори, коли так… Что за дело такое?
Белояр на мгновение задумался, потом тихо произнёс:
– Не пойму я, воевода, что такое со мной приключилось… То ли с устатку, то ли съел чего… Ночь в смятении провёл, мысли какие‑то странные, всё о смерти больше… Не бывало со мной такого допреж… Может, к знахарю дойти, пусть попользует?
Воевода внимательно пригляделся к десятнику, тронул нижнее веко на левом глазу, приподняв за подбородок, внимательно рассмотрел побледневшие со сна щёки.
[1] Полудень – Юг, в старославянском были следующие стороны света: Полудень или Юг, Полуночь (Полночь) – Север, Закат – Запад, Восход, исход – Восток.
[2] Элет – первый весенний месяц, по тексту – примерно середина апреля. У славян было 9 месяцев/«сороковников», пять длились по 41 дню, и четыре – по 40 дней. В году – Лете – было, таким образом, 365 дней. Три времени года – осень, зима и весна. Год начинался со второго месяца осени, 22 сентября.
