Бремя верных. Книга первая
– Значицца так, братцы… Идём плотно, плечо к плечу. Озираем все стороны. Кто что подметит – тут же знак остальным. На вдруг появившихся ворогов сорви голову не бросаемся, всё делаем вместе. А теперича, други, пошли понемногу… С нами Сварог…
И двинулся вдоль улицы, держа меч наизготовку. Остальные пристроились правее и левее его, щитами прикрывая невеликую колонну. Двигались след в след, не спуская глаз с разверзнутых окон, чёрными пятнами зиявших с фасадов. Гнетущая тишина, изредка нарушаемая шелестом ветра в кронах деревьев, словно бы опустилась пологом на деревню, отрезая её от остального, рвущегося навстречу весне мира.
– Впереди, – скорее выдохнул, чем произнёс Волчок. Белояр пригляделся и рассмотрел прямо посередине дороги какое‑то чёрное пятно. Подняв руки, призывая всех остановиться, он кивнул Тихомиру, и тот приблизился.
– За мной иди, остальным – тут ждать, – Белояр поправил шелом и осторожно, почти на цыпочках направился к этой новой загадке. Тихомир прикрывал спину, постоянно оглядывая соседние подворья. Но деревня по‑прежнему была тиха и безмолвна.
Странное пятно было размером с конскую голову, почти правильной круглой формы, на вид походило на кострище, да и запахи от него шли весьма схожие: пахло палёным деревом, сожжённой травой и ещё чем‑то приторно‑сладким, знакомым, но отдалённо… Белояр повернулся к кузнецу:
– Что скажешь, Тихомир?
Тот сдвинул шелом на затылок, потёр потный лоб латной рукавицей…
– Непонятно, батя… Пахнет горелым мясом, по‑моему, человеческим…
Теперь вспомнил и Белояр! Да, так пахли те деревни, сожжённые врагом вместе с жителями, которых запирали в амбаре или доме старейшины, а двери заколачивали, после чего поджигали… Долго ещё над пепелищами теми стоял приторно‑сладкий дух, очень похожий на тот, что исходил от этого пятна.
Тихомир наклонился и пальцем поворошил пепел…
– Это был человек, – хрипло произнёс он. И поднял металлический кружок – изображение Ярила, медальон, когда‑то висевший на ремешке или верёвочке, которая сгорела вместе с хозяином амулета. Белояр поперхнулся, закашлялся… потом махнул рукой остальным, те поспешно подошли.
– Это всё, что осталось от одного из поселенцев, – он протянул на всеобщее обозрение амулет. – Я не знаю, что здесь произошло, но так сжечь человека можно только с помощью сильного, я сказал бы даже – очень сильного колдовства! Сейчас всем разойтись по деревне, ищем всё, что осталось от её жителей: амулеты, обереги, украшения… Нам нужно понять, все ли здесь погибли, или кого‑то утащили в полон? А ещё ищите следы. Любые следы чужих людей. Не оставить следов невозможно, вы все это знаете. Дело идёт к полудню, дни ещё пока коротки… Поспешаем.
В течение часа дружинники нашли ещё насколько пепелищ, причём, в одном месте, судя по всему, сожжена была целая семья. Но что самое интересное, так это то, что на всю деревню нашлись едва ли пяток следов посторонних людей. То, что это именно чужаки, однозначно заявил Волчок, который читал следы столь же хорошо, сколь предсказывал погоду.
– Белояр, поверь, это точно были пришлые! Смотри: обувка справная, но не изношенная почти, подошва мягкая, такие чувяки шьют у печенегов и хазар, их надевают мокрыми на ногу и так оставляют сушить. Тогда обувь становится точно по размеру ноги, в таких чувяках можно по горам, и по лесам бесшумно скользить. Поверь мне, пластуны[1] это вражьи, чем хошь клянусь!
Белояр верил ему. Волчок не ошибался: русичи носили сапоги или калиги[2], и те оставляли совсем другие следы.
– А ещё, – продолжил Волчок, сбавив голос, – я нашёл пару совсем других отпечатков… Словно бы и калиги, но какие‑то странные, более узкие, носы длинные, загнутые вверх. И, судя по глубине следов, носили обувь подростки или…
Белояр внимательно посмотрел на разведчика, тот словно бы смутился.
– Говори, чего уж недоговаривать? Мало мы тут чудно́го насмотрелись?
– Или – женщины, – сказал, словно выдохнул дружинник и потупился. Десятник понял, отчего смутился Волчок: представить, что в хазарской орде могут оказаться женщины, было немыслимо. Кочевники презирали даже собственных жён, а уж представить, что кто‑то посылал в чужую деревню таинственных воительниц было и вовсе невозможно! Но как тогда иначе можно было объяснить столь странные отпечатки на огороде у крайней избы?
Отправившись с Волчком, Белояр сам осмотрел пару десятков следов, которые вели от околицы леса к тыну и обратно. Словно бы кто‑то вышел из чащи, приблизился к самой границе деревни, постоял малость, посмотрел на несколько изб, притулившихся подле самого леса, да и пошёл прочь своей дорогой. При этом неизвестный гость даже не подумал замести за собой следы своего пребывания. Это могло говорить только о том, что незваные посетители не боялись, что жители деревни кому‑то расскажут об их визите. И, следовательно, были уверены, что в поселении никого в живых не останется.
Чужие по окрестностям деревень не ходят, подумалось вдруг Белояру. Издревле Лес был чуждым для человека, хотя и кормил его исправно. Не зря сказывают бабки вечерами отрокам про лешего, кикимор болотных, бабу‑Ягу, о прочей лесной нечисти. Одно дело в лес идти воинам, каждый из которых храним родовым оберегом, но совсем другое бродить там девицам и мальцам, у которых на губах молоко не обсохло. Нет у них ещё той силушки, разума того, чтобы понять, что в лесу есть польза, а что – смерть.
У околицы этой деревни могли явиться только вороги, хазары там или ещё кто, толпа лихих людей, к примеру. Или, действительно, нечисть какая. Но ведь кто‑то же испепелил жителей огнём смертным? А с тем, кто обладает такой силы колдовством, лучше дела не иметь.
Белояр сдвинул шелом на затылок, вытер латной рукавицей пот и поправил головной убор. Ярило пекло уже вовсю. И это Весна, подумалось ему. Он ещё раз внимательно огляделся, цепкий взгляд бойца скользил по домам, траве, кустарнику на лесной опушке. Что‑то запнуло мозг, привлекло внимание, но что именно, он сразу вот так сообразить не мог. И потому замер в неподвижности, лишь глаза внимательно ощупывали окрестности.
[1] Пластуны – разведчики. Отсюда значение слова ползать по‑пластунски.
[2] Ка́лиги, ка́лигвы (лат. călĭgae – «сапоги») у римлян – солдатская обувь, полусапоги, покрывавшие голени до половины. Она состояла из кожаных чулок и сандалий с ремнями. Толстая подошва сандалий была покрыта шипами. Переплёты ремней часто доходили до колен. Калиги были хорошо приспособлены для длительных переходов. У рядовых солдат это были простые полусапоги, покрывавшие голени до половины; у высших чинов они украшались серебряными или золотыми гвоздями. Были известны и в древней Руси.
