Будущее одного убийства

– Что даёт основания думать об ограблении? – спросил Штокман. – Говорят ли об этом следы с мест преступления? Позволяет ли так думать опрос свидетелей, а также друзей и кибернетических родственников жертв? Другими словами, есть ли сведения, что пропали какие‑то личные вещи? Или имеются другие признаки совершённых ограблений?

– Из личных вещей ничего не пропало, – задумчиво проговорил биополицейский. – Если не считать мозга жертв, конечно.

– Отследили по информационной сети возможные случаи повторной активации украденных мозгов? – уточнил Штокман.

– Следов активации не зафиксировано. Но есть основания полагать, что украденные мозги уничтожены, – ответил биополицейский.

– Какие же это основания? – спросил Штокман.

– Конструктивные особенности кибернетических мозгов таковы, – пояснила киберполицейская, – что даже в отключенном состоянии они через информационную сеть посылают сигналы базовых настроек своим создателям. Это требование безопасности, оно помогает фиксировать функциональный статус кибернетического мозга. Так вот, из сети пропали все сигналы кибернетических мозгов жертв без исключения. Поэтому высока вероятность, что они были полностью разрушены.

– Спасибо за ценное уточнение, – задумчиво проговорил Штокман. – Думаю, что версию с ограблением надо отмести или хотя бы отложить, – следователь смял список, переданный ему ранее, и бросил его в утилизатор. Пока документ исчезал из виду, следователь поинтересовался у присутствующих:

– Кстати сказать, а почему дроны слежения ничего не зафиксировали в моменты совершения преступлений?

– Сбой системы, – просто ответила киберполицейская.

– Восемь раз? – удивился Штокман.

– Такое, конечно, маловероятно, – поджав губы, проговорила киберполицейская. – Но могло произойти в моменты переключения интеллектуальной системы, управляющей климатом города. Видите ли, климатическая служба периодически планирует грозы. Они нужны для сброса избытков электричества, накопившегося в атмосфере. В такие периоды дроны подвержены сбоям, чем и воспользовался преступник или преступники.

– Ясно, – сказал Штокман – И всё же хотелось бы заглянуть в записи систем наблюдения. При этом учтём, что информацию с мест первых семи убийств я уже изучил. Ничего примечательного. Но что насчёт последней жертвы? Что она делала прямо перед трагедией? С кем она виделась в ночном клубе? Были ли у неё конфликты с кем‑то из посетителей? И вообще, хотелось бы прояснить причины, по которым последнее убийство связали с предыдущими случаями. Мне для такого заключения не хватает информации.

– Мы отработали это направление ещё вчера, занимаясь расследованием по горячим следам, – ответила киберполицейская. – Система безопасности в клубе зафиксировала, что жертва практически ни с кем не общалась. Был, правда, один натурный человек. Он и жертва кратко поговорили, но перебросились буквально парой реплик. В дальнейшем этот биопарень весь остаток вечера провёл с ещё одной особой. Ту биодевушку мы допросили. Она рассказала, что биопарень пытался познакомиться с жертвой, получил отказ и немного разозлился. Но потом они стали общаться и покинули клуб вместе. Дроны улиц подтверждают рассказ. А далее случилась гроза, произошёл сбой системы наблюдения, и информация какое‑то время не поступала.

Киберполицейская развела руками и внимательно посмотрела на Штокмана.

– И последнее, – проговорила она. – Связь всех преступлений прослеживается в отношении общности их жертв по полу, возрасту, внешности, личным увлечениям и даже политическим убеждениям. Кроме того, ещё и обстоятельства гибели позволяют говорить о том, что это единая серия. Последний случай вписывается в неё практически полностью.

– Ясно, – проговорил Штокман, задумчиво переводя взгляд с собеседницы на биополицейского. – Так что там на счёт второй версии?

– Вторая версия, – монотонно проговорил биополицейский. – Мы имеем дело с сексуальным маньяком.

Биополицейский бросил взгляд на киберполицейскую. Та никак не прокомментировала высказывание коллеги.

– Высланные мне материалы не содержали данных о насилии сексуального характера, – возразил Штокман. – Собственно, и о насилии как таковом следует говорить в достаточно специфическом его понимании. На телах жертв имеются следы воздействия энергетического оружия, и есть следы хирургического вмешательства при удалении мозга. Больше экспертами ничего не зафиксировано.

– Лично я согласна с такой оценкой, – подала голос киберполицейская. – Версия с сексуальным маньяком не выдерживает критики. Но есть ещё одна. Мы определённо имеем дело с серийным убийством. При этом все жертвы связаны с активистами движения «За равенство брачных союзов». Кто‑то имел кибернетических родственников в составе движения, а некоторые жертвы и сами были активистками. Плюс к тому, в городе действуют противники упомянутого движения, так называемая «Секта непримиримых».

– Вот, вот, – удовлетворённо проговорил Штокман, уже державший в уме эту возможность. – Думаю, в этом направлении и надо копать!

– Копайте, – пожала плечами киберполицейская. – Мы поможем Вам всем, чем будет необходимо.

На том пока и остановились. Штокман запросил файл с описанием последней по времени акции движения «За равенство брачных союзов». Ему выделили рабочее место. Он расположился как можно удобнее в кресле и начал знакомиться с предоставленной информацией.

 

Глава 4

 

Недавнее собрание членов движения «За равенство брачных союзов» утвердило план акции, направленной на достижение наибольшего резонанса в обществе. Предполагалось, что члены движения пробираются в резиденцию мэра и насыщают её агитационным материалом. Это должно было привлечь внимание общественности к правам машинных людей и подчеркнуть недопустимость их дискриминации в плане заключения брачных союзов.

Выбранная цель смущала некоторых членов движения. Впрочем, смущение проистекало не из мысли о том, что цель выбрана слишком значимая. Напротив, были высказаны соображения, что как раз мэр‑то значимой целью не является. Основания для выдвижения такого суждения были следующие.

Во‑первых, мэр в их городе не выбирался, а назначался в результате розыгрыша тайной лотереи. Конечно, лотерея являлась видом отбора, только отбор этот был скорее негативный, нежели позитивный. От участия в лотерее никто не мог уклониться, хотя выигрыш в ней означал, скорее, не победу, а поражение.

Дело в том, что мэр не получал плату за свой труд. Эта должность подразумевала переключение с других видов деятельности исключительно на управленческие функции. Должность считалась обязанностью, почти повинностью, а не правом гражданина.