Бурый иноходец
– Торгын Есминович, если бы я считал вас виноватым, то так прямо и сказал бы. Но вы должны согласиться, что не все сделали для получения приемлемого урожая. Отсутствие дождей сильно повлияло на рост посевов, но ведь и технологии выращивания зерновых не соблюдались.
– Да что ты понимаешь в технологиях! – в сердцах воскликнул главный агроном совхоза.
Раскатов встал со стула и снова стал мерить шагами свой кабинет. Имея более двадцати лет опыта работы на земле, он считал, что лучше его мало кто разбирается в земледелии, и выслушивать критику, тем более, по его мнению, от какого‑то молокососа, было выше его сил.
– Да что ты понимаешь! – повторил Раскатов. – У меня весной на посевной из‑за отсутствия топлива работал только один трактор. Как, по‑твоему, мы могли уложиться в оптимальные сроки? А удобрения? Их ведь тоже нет.
– А что район? – спросил главного агронома Дархан.
– Обращался я в райсельхозуправление. Просил помочь удобрениями, запасными частями. Так у них один ответ: «Фонды отсутствуют, выкручивайтесь сами». И ты будешь мне говорить теперь о технологиях? – Раскатов ударил ладонью по столу и вонзил свой взгляд в старшего экономиста совхоза «Путь коммунизма».
Дархан не стал отводить свои глаза, но, понимая, что не прав, решил извиниться. Но главный агроном его опередил.
– Что с заработной платой комбайнеров будешь делать? – спросил он Дархана. – Имей в виду, если урожая не будет, а его не будет, можешь мне поверить, директор совхоза сказал, что из своей заработной платы будем платить.
Дархан в ответ рассмеялся.
– Торгын Есминович, вы когда в последний раз деньги в руках держали? Я вот свою заработную плату уже полгода не вижу. Так что, если надо будет, отдам их комбайнерам, но менять ничего не буду.
Поняв, что надавить не получается, Раскатов решил зайти с другой стороны и попытаться разжалобить Дархана.
– Вот ты холостой и можешь позволить себе отдать свою заработную плату, а у меня семья. Как, по‑твоему, могу я себе позволить так же легко относиться к деньгам?
Раскатов вплотную подошел к Дархану и, оглядываясь на дверь, доверительно сказал:
– Дархан, не зря ведь тебя за глаза называют профессором, придумай, как решить этот вопрос. Директор от нас не отстанет, заработную плату, может, и не заберет, но на каждой планерке как первоклассников отчитывать будет. Нам это надо?
– Торгын Есминович, вы не переживайте, – стал успокаивать главного агронома Дархан. – Ответственность за начисление заработной платы комбайнерам я беру на себя, но пересматривать ничего не буду. Не скрою, есть разные методики и нормативы начисления заработной платы, и я могу на законных основаниях уменьшить суммы начисляемых заработных плат. Но одного не могу понять: почему директор совхоза и вы так беспокоитесь. Денег на руки они все равно не получат, все бартером по завышенным ценам с совхозного склада выберут. А что не выберут, то инфляция съест.
– Ладно, поживем – увидим, – нехотя согласился главный агроном Раскатов.
Глава 2
Широка и безбрежна казахская степь. Покрытая ковылем и седой стариной, необъятна она была и прекрасна. Как огромный накрытый под бездонным синим небом достархан, была щедра она к своим сыновьям, многие поколения которых прошли перед ее глазами. Тысячи поколений номадов веками кочевали по ее бескрайним просторам. И не было для них прекрасней земли. И жили они в гармонии с ней, как единый организм, как симбиоз степи и человека. Но в пятидесятые годы двадцатого века вздыбилась казахская степь, взревела гулом тракторов и изошла криком от ран, нанесенных тысячами плугов.
Пытаясь защититься, насылала степь на людей пыльные бури, ураганы и проливные дожди. Но ничто не могло сдержать человека в его стремлении покорить эти девственные земли. И дрогнула степь под натиском технического прогресса, покорилась силе людской. Но что‑то нарушилось в отношениях человека и степи, та невидимая нить, пуповиной связывавшая кочевника с землей, истончилась и не могла больше питать номада своей материнской любовью.
И раздвоилась душа казаха. Работая ли в поле, обедая ли за своим достарханом, отдыхая ли в саду, мимолетно, невзначай набегала, как тень, тревога на лицо, и, казалось, еще немного, и он распознает эту боль, успеет схватить ее, но тщетно. Она снова по‑прежнему ускользает от него. И только выходя на степные просторы и чувствуя терпкий запах полыни, его душа находила покой.
Вот и сейчас бригадир первой полеводческой бригады Салык Витеев испытывал противоречивые чувства. Направляясь к полевому стану, который находился в семи километрах от центральной усадьбы, коим являлся совхоз «Путь коммунизма», бригадир на стареньком уазике выехал на степные просторы, сплошным ворсистым ковром уходящие за горизонт.
Но ковер был полосатым, скорее, даже пятнистым, как кошма, расстеленная в юрте бедного кочевника. Распаханная как шахматная доска степь когда‑то чередовала полосы зерновых, кукурузы и многолетних трав. Только истощенная земля уже не могла родить богатый урожай. А засушливое лето с редкими, малосильными дождями и пыльными бурями только усугубило ситуацию.
И сейчас между редкими, слабыми от нехватки влаги и питательных веществ колосьями пшеницы вымахали сорняки. Казалось, степь пытается отвоевать у человека и вернуть обратно свои земли. А учитывая, что природные условия и экономическая ситуация в стране становились все хуже, то вернуть их она сможет уже в ближайшее время.
«Какой парадокс! – думал Салык. – До чего надо было довести природу, что чем хуже становится человеку, тем лучше становится ей».
Подъехав к полевому стану, бригадир посмотрел на часы. Подошло время обеда. Выйдя из машины, он сразу направился на кухню, которая представляла собой небольшое помещение из белого силикатного кирпича.
– Тормозки с обедом приготовили?
Свой вопрос бригадир адресовал стоявшей у газовой плиты женщине.
– Компот осталось долить, и будет все готово, – громким, командным голосом, словно не на полевом, а на военном стане, ответила она.
– Удивляюсь все твоему голосу, – промолвил Витеев. – С таким голосом в армии бы служить, а не столовой заведовать.
– А что, не отказалась бы. Я женщина одинокая, мне ласка нужна. Кругом, казалось бы, одни мужики, но от них даже слабенького комплимента не дождешься, – задорно ответила она.
– Заведи своего, персонального. И будет тебе ласка в знойные ночи, – предложил бригадир.
– Не будет. Они как только узнают, что у меня четверо детей, так сразу какие‑то срочные дела появляются. Бегут, и водкой с бешбармаком не остановишь.
Открыв холодильник, она достала трехлитровую банку с охлажденным компотом, неспешно налила в кружку, на которой по‑прежнему радостно улыбался олимпийский мишка, и поднесла бригадиру.
– Выпей, жарко сегодня.
– Спасибо, Айсулу, – поблагодарил Салык.
