Человек пишущий
Вот так‑то, дружище. Вообще, время подъема наступило, хватит киснуть! Дом Искусств губернатор восстановил, небось слышал? Там нам комнатка причитается, для нашего Нового писательского союза. Скоро здесь аренду прикрываем и туда переходим, на казенное содержание. Поможешь переезжать? Я тебе позвоню, там пару шкафов и диванчик надо будет забрать у Алебарова со склада. Ты, главное, с книгой не медли, и рассказы неси завтра же. Понял? А нет ли при себе чего? Может ты принес и стесняешься? Ты не стесняйся, мы все тут свои люди. Нет при себе? Ну, ладно, тогда завтра, и в любой день просто так заходи сюда, звони, вот визитка, свой телефон домашний черкни здесь, я тебя с нашей могучей кучкой познакомлю, ах, брат Глебушка, обязательно надо поддерживать друг друга, дабы обустраивать литературную жизнь провинции, и кто, если не мы? Кому ставить насущные вопросы перед обществом?
Дроздецкий расчувствовался, истрепал Глебу все плечо, взъерошил волосы у себя на голове, глянул на часы:
– А скажи, что нам здесь сидеть? Какую еще Музу дожидаться? Все одно не пишется, представь – с утра за столом штаны протираю и хоть бы строчку из себя выдавил, пресс надо покупать гидравлический и давить, давить, пойдем‑ка лучше ко мне домой. Ирка сейчас на работе, никто мешать не будет. Купим красненького винца пакет‑другой возле нашего дома, там замечательный киоск имеется прямо на трамвайной остановке, представь, отличного качества вино, и сыра рядышком возьмем на закуску, яблочек каких, сядем в тиши кабинета, поворкуем, я тебе многое поведать должен, раз ты к нам присоединяешься. Только это… совершенно нынче без средств, безработный третий год, пишу, брат… У тебя есть сколько при себе денег?
В кармане Глеба оказалось три сотни.
– Ну и хватит, хватит, – успокоил Дроздецкий, – мы люди простые, погоди только, одному нашему члену звякну‑брякну, тоже прозаик, но доктор наук, знакомство вам устрою на нейтральной полосе.
«Олежка, мы тут собрались малым кругом с новым‑старым нашим знакомым Глебушкой у меня, сможешь подбежать? Ну хоть через час подходи, учти однако, всего один пакет в наличии краснодарского… да лучше красненького… ты знаешь вкусы, драгоценный мой, хоть сухое, хоть полусладкое, все примем с благодарностью, в уста сахарные расцелуем. До встречи, бестолочь научная, люблю тебя любовью брата, а может быть еще сильней…»
Жизнь мигом забурлила и запенилась, Глеб даже не смог возразить, что не потребляет он спиртного вообще, а после проклятого финального фуршета, так в особенности, но стало как‑то неудобно. «Ладно, сейчас ничего говорить не буду, пригублю чуть из рюмки, потом скажу».
В забегаловке на трамвайной остановке приобрели подозрительно дешевый пакет вина, чего закусить, и отправились к Феликсу, жившему в панельном девятиэтажном доме, на шестом этаже, за сварными ржавыми решетками, в двухкомнатной квартире.
Одна комната, женская по содержанию, была отдана под пианино и большую кровать, в другой, названной кабинетом, все стены заставлены книжными шкафами, имеется стол со стульями, мягкое кресло и худенький полуголый мальчик лет одиннадцати играющий на компьютере в игрушки.
– Гриша, – воскликнул Дроздецкий страшным голосом, – с какой стати опять комп включил? Кто тебе разрешил? Давно ли все мои тексты стер под чистую? Почему не в школе?
– Заболел я! Температура тридцать семь и две. Мама сказала лежать.
– Иди в мамину комнату и лежи там, мы здесь с дядей Глебом разговаривать будем.
– Шоколадку хочешь? – предложил для знакомства Глеб, жертвуя часть закуски мальчику, так бесцеремонно высылаемому из кабинета.
– Не буду я вашей шоколадки!
Обиженный мальчик вышел, хлопнув дверью.
– Ну и отлично, – Дроздецкий притворил за сыном поплотнее дверь, достал из застекленных книжных шкафов пару красивых бокалов и наполнил их доверху полусладкой «Изабеллой», нарезал на расписной досточке сыр, разложил на тарелке полукругом, дольки яблока с другой стороны, осмотрел все, наклоняя голову так‑сяк и остался очень доволен. – Вот таким живописным образом и отметимся.
На стеллажах Заваркин заметил фотографию мужчины в пальто, клетчатом шарфе и фасонистом кепи, денди по моде пятидесятых годов. «Вероятно какой‑то писатель советского периода или поэт». Лицом неизвестный более всего походил на Платонова.
– Узнаешь?
– Платонов?
Феликс Михайлович счастливо рассмеялся:
– Выше бери… мой отец, завкафедрой истории КПСС одного заштатного вуза. Но многие его действительно здесь с Платоновым путают, хотя сходства в реальности, вне этой фотографии, не было никакого. А жизненные пути, тем не менее, пересекались, папаша рассказывал, как будучи в Москве, однажды в трамвае наступил писателю Платонову на ногу!
Дверь распахнулась, в комнату вбежал Гриша в прежних черных трико, схватил со стола шоколадку и убежал.
– Ну, так бы сразу, а то не хочу, не буду. Присаживайся Глебушка на стульчик, извини, я к своему креслу задом очень привык. Но сначала закрой за шалуном дверь. Пришла пора выпить и поговорить, здесь нам никто более не помешает. Жена Иришка до позднего вечера на репетиции. Ах, как хорошо! Люблю я грешным делом сии минуты, сегодня с самого утра предвкушал, когда сидел без толку на Герцена. Сейчас выпью и прольется вдохновение, коему не суждено быть оформленным в текст… Нет, почему так, кто знает? На сухую просидишь драгоценного утра три часа, и ни слова, представь, ни слова из себя излить на бумагу не в состоянии. Отчего так? Риторический вопрос. Давай выпьем за нашу сегодняшнюю встречу, за обновленное знакомство, за священное литературное братство, а главное, за великую нашу русскую литературу, скромным слугою которой себя считаю с младых ногтей по сию пору, и останусь ей служить навсегда… Да‑с… Хорошо! Теперь надо бы закурить! Не куришь? И молодец…
Феликс растворил окно, выпустил дым в светлое небо.
– Нравится тебе у меня? То‑то и оно, Глебушка, упорство и труд всё перетрут. Вот этими самыми руками ремонт делал, обои поклеил… Отличные обои? Старался. Времени у безработного предостаточно и, чтобы как‑то отчитаться перед семьей, что не пишу роман, произвел ремонт, тошно, конечно, тошно, когда не пишется… На даче у тещи помогаю по выходным… У тестя на заводе числюсь кем‑то, там моя трудовая книжка лежит, хорошие люди, снабжают нас целиком и полностью всем необходимым, тесть – директор асфальто‑бетонного завода…
– С таким тылом грех не писать… только это… могут при случае в асфальт легко закатать…
– Могут! Запросто могут! Грех не писать, не писать – грех, и как назло не пишется который месяц, не могу себя заставить ручку в руку взять, а если халтура какая журналистская подвернется – запросто, это из меня льется… как из дырявого помойного ведра… знаешь что? Давай выпьем за божественную суть художественность литературы, остальное – травести и вздор… Ах, хорошо… Есть и в краснодарском вине художественный вкус… Тут еще с этим Новым союзом, организация, то‑сё – а время отбирает, поиск денег на альманах… книжку для мэра написал… Ты знаешь, что мы для мэра нашего Арнольда Степановича состряпали… для него, а кто еще в городе хорошо заплатит? По расценкам для высшего чиновничества сотворили продукт. Собственно говоря, тоже была обычная журналистская работа… после которой, веришь… рука не поднимается на высокую прозу…
– Он что, сам лично тебе рассказывал про свою жизнь?
