Человек пишущий
– Нет, брат, все проще бывает в подобных случаях: передали через секретаря пачку газетных вырезок, разложил их на столе в нужном порядке и перекроил в мемуары… Злая вещь получилась, кстати, от себя бы лично я подобное писать не решился… как он там в статьях своих недругов крыл. А мне что, закрепил материал в виде книги: взгляд мэра Мурзаева на исторический процесс и местный человеческий недоброкачественный фактор: папилломы ему везде мерещатся. Между прочим книгу нашу в неделю с прилавков смели, Алебардов умудрился на ней еще и заработать, многих мы там очень узнаваемо причесали. Иногда аж страшно делается, как встретишь лицо известное в узком коридоре власти, про которое так нелицеприятно выражался под фамилией мэра, подумаешь, эх, знал бы ты сволочь… с кем только что расшаркался, не лыбился столь дружелюбно…
Дроздецкий махнул друг за другом два полных бокальчика, глаза его сузились:
– Ты что молчишь? Знаешь, небось, Мурзаева? Встречался с ним приватно?
– Лично не знаком, однако тётка моя рассказывала, как Арнольд Степанович перед ней на коленях однажды ползал, в ее квартире коммунальной, а если точнее сказать, в ванной комнате…
– Да ты что? Правда? – обрадовался Феликс Михайлович настолько, что от избытка чувств принялся тормошить Заваркина за плечо. – Ну‑ну, поведай, я это люблю под настроение. – Схватился за пакет, тот оказался пуст, – вот черт! – вытащил из кармана телефон. – Олег, ты где? Близко? Хорошо. Несешь? Молодец, Олежка!
Идет наш доктор технических наук, спешит на выручку передовым частям! Замечательный парень, не зря член нашего боевого Нового союза… Ты тоже Глебка наш человек, ну, давай, валяй про любовь Степаныча к твоей тетке, хотя, знаю я, у него любовницы обычно помоложе, врет, врет родственница, как сивая кобыла…
– Это в те еще времена случилось, когда Мурзаев район города возглавлял, моей тетке тогда всего‑то лет шестьдесят было…
– Всего‑навсего? Ха‑ха‑ха, вот некрофил какой мэр‑то наш оказался… а я думаю, чего он единолично на иконостас для Преображенского монастыря расщедрился, грехи замаливает, не иначе, продолжай, любопытно до чрезвычайки, так сказать, в ванной, значит, на колени встал? И что? Неужели фигура сзади столь идеальной оказалась у родственницы? Ну‑ну… занятно…
– Да, в ванной ползал, которая одновременно кухней являлась в их квартире коммунальной. То есть, прежде в том коридоре две семьи обитало. Комнаты у них были раздельные, а кухня общая, затем другая семья получила комнату, как бы из другого коридора, и местную дверь заколотила. В результате чего тетушка осталась в своем коридоре одна, при отдельной квартире с просторным коридором, комнатой и кухней большой, тогда ей в голову стукнула феноменальная идея соорудить на кухне еще и ванную, за полиэтиленовой шторкой. Чтобы в баню за десять кварталов по субботам с веником не шляться, не морозиться…
– Погоди, а то забуду! Знаешь почему разумные тунгусы не моются в своем Заполярье? Чтобы не простудиться и не вымереть! А наше здравоохранение им бань настроили на вечной мерзлоте с парилками, как результат – смертность возросла, средняя продолжительность жизни упала! Ну, не идиоты разве? Да полные!
Раздался звонок в дверь. Феликс кинулся встречать гостя, следом за ним отправился Глеб, туда же в прихожую выскочил Гриша с возгласом:
– Мама вернулась!
Дроздицкий замахнулся на него:
– Типун тебе на язык, отрок! Олежик! Долгожданный наш спаситель, от засухи избавитель! Неужто два? Целых два литра притащил? Ах, дай я тебя расцелую в умнейший лобик! Смотри, Глеб, каков лобешник у Олежки! Мыслитель! Аристотель, чистый Аристотель! Вот вам, люди добрые – настоящий ученый, без подделки, и мысли и дела он знает наперёд… и колбаски и хлебушка и чего это? Неужто апельсины?
– Грейпфруты. Они больше витамина Цэ содержат, – сказал вошедший член Нового союза, по совместительству доктор наук, маленького роста обширный в талии господин с глазами небольшими, карими, на удивление скромными, даже грустными, деликатно улыбчивый.
Крохотной ладошкой пригладил короткую челку на стриженой голове с пробивающейся сединой, и прошел со всеми в комнату. Где уже священнодействовал хозяин, разрезая грейпфрут, сыр с колбасой и складывая все на одну тарелку из‑за малости места на заваленном книге и пеплом от сигарет столе:
– Олежка, драгоценный мой! Бери себе бокал со шкафа, вон там, возле Голсуорси почище будет, наливай до краев штрафную, нам тоже обязательно по штрафной и не менее… Так… вот это я люблю, Верная рука – друг индейцев, дай я тебя еще расцелую! Глебушка, ты, засранец такой, не тяни за душу, повествуй далее свою секс‑балладу про тетку… Представь, Олежка, оказывается наш мэр Степаныч в оные годы перед его родной теткой по ванной комнате, совмещенной с кухней, на коленках ползал! Честно, честно! Умолял облагодетельствовать… так сказать… как там в онежском эпосе значится в соответствующих главах писаний: «Обходя окрестности Онежского озера, отец Онуфрий обнаружил обнаженную Ольгу. Отдайся, Ольга! Ольга отдалась…».
– Ну и фантазия у вас, Феликс Михайлович! Ползал он перед ванной, действительно, но тётка рядом стояла…
– Трусы что ль потерял? Так еще лучше звучит! Боже мой, какой образ! Потрясающая картина, древнегреческое совершенство в условиях коммунальной ванны! Ножки, небось, обнимал, ползаючи змеем, ох, узнаю мерзавца Мирзоева!
– А что ползал‑то? Очки, небось, посеял? – усмехнулся доктор наук.
– Нет, он тогда во главе обычной районной комиссии явился – проявил заботу. Соседи снизу пожаловались в райисполком на мокроту своего потолка, вот Мурзаев и решил самолично проверить состояние ванны, не течет ли сифон. Встал на колени, сунул руку вниз к трубам, проверил, говорит: «Сухо!». На том дело и закончилось: комиссия ушла, больше к тетушке претензий не было.
– Бордель! Натуральный бордель! Нет, почему доктор наук не допил штрафную? Эх, наука, естественник ты, нутро у тебя слабое, ладно, я как истинный просвещенный гуманитарий, а стало быть личность во всех отношениях гуманная за тебя допью…
Лихо опрокинув и соседний бокальчик, Дроздецкий неторопливо расстегнул пуговицу на рубашке, обнажив волосатую грудь, снял очки и замигал на Глеба блистающими от счастья близорукими очами.
– А что, ведь хороший человек наш мэр! Замечательный просто! Самолично все проверил! Не поленился встать даже на коленки, а ведь глава района уже был!
– Вообще удивительный случай, – согласился Заваркин, – практически из ряда вон, чтобы глава района сам по кухне… коммунальной… пополз.
– Да… а вот я… – хотел было вклиниться в беседу доктор, но Дроздецкий ему не дозволил, прикрыв рот ладошкой:
– Стало быть книгу его знаменитую я ему лично, как хорошему человеку скомпоновал, отредактировал, неплохой текст получился, можно даже сказать местами занимательный, без ложной скромности будет сказано. А какая ювелирная острота! Это вам не какая‑нибудь там «Малая земля», тут замах как у косаря: вжик – и полетели головы, все в раз расхватали. Мы альманах на те мэрские деньги выпустили, хранили у Алебардова в офисе, он там почти весь тираж себе захватил. Вот гад, а еще бессребреником прикидывался! Прищучил тираж, скотина бессовестная! Давайте выпьем за то, чтобы с Алебардовым больше не здороваться! Вот еще один номер альманаха выпустим и здороваться перестанем! Чтобы и вы, друзья, ни‑ни. Кто Алебардову руку протянет, мамой клянусь, погоню вон из Союза. Не посмотрю, что… не посмотрю…
