Человек пишущий
– Олежка, драгоценный мой! Бери себе бокал со шкафа, вон там, возле Голсуорси почище будет, наливай до краев штрафную, нам тоже обязательно по штрафной и не менее… Так… вот это я люблю, Верная рука – друг индейцев, дай я тебя еще расцелую! Глебушка, ты, засранец такой, не тяни за душу, повествуй далее свою секс‑балладу про тетку… Представь, Олежка, оказывается наш мэр Степаныч в оные годы перед его родной теткой по ванной комнате, совмещенной с кухней, на коленках ползал! Честно, честно! Умолял облагодетельствовать… так сказать… как там в онежском эпосе значится в соответствующих главах писаний: «Обходя окрестности Онежского озера, отец Онуфрий обнаружил обнаженную Ольгу. Отдайся, Ольга! Ольга отдалась…».
– Ну и фантазия у вас, Феликс Михайлович! Ползал он перед ванной, действительно, но тётка рядом стояла…
– Трусы что ль потерял? Так еще лучше звучит! Боже мой, какой образ! Потрясающая картина, древнегреческое совершенство в условиях коммунальной ванны! Ножки, небось, обнимал, ползаючи змеем, ох, узнаю мерзавца Мирзоева!
– А что ползал‑то? Очки, небось, посеял? – усмехнулся доктор наук.
– Нет, он тогда во главе обычной районной комиссии явился – проявил заботу. Соседи снизу пожаловались в райисполком на мокроту своего потолка, вот Мурзаев и решил самолично проверить состояние ванны, не течет ли сифон. Встал на колени, сунул руку вниз к трубам, проверил, говорит: «Сухо!». На том дело и закончилось: комиссия ушла, больше к тетушке претензий не было.
– Бордель! Натуральный бордель! Нет, почему доктор наук не допил штрафную? Эх, наука, естественник ты, нутро у тебя слабое, ладно, я как истинный просвещенный гуманитарий, а стало быть личность во всех отношениях гуманная за тебя допью…
Лихо опрокинув и соседний бокальчик, Дроздецкий неторопливо расстегнул пуговицу на рубашке, обнажив волосатую грудь, снял очки и замигал на Глеба блистающими от счастья близорукими очами.
– А что, ведь хороший человек наш мэр! Замечательный просто! Самолично все проверил! Не поленился встать даже на коленки, а ведь глава района уже был!
– Вообще удивительный случай, – согласился Заваркин, – практически из ряда вон, чтобы глава района сам по кухне… коммунальной… пополз.
– Да… а вот я… – хотел было вклиниться в беседу доктор, но Дроздецкий ему не дозволил, прикрыв рот ладошкой:
– Стало быть книгу его знаменитую я ему лично, как хорошему человеку скомпоновал, отредактировал, неплохой текст получился, можно даже сказать местами занимательный, без ложной скромности будет сказано. А какая ювелирная острота! Это вам не какая‑нибудь там «Малая земля», тут замах как у косаря: вжик – и полетели головы, все в раз расхватали. Мы альманах на те мэрские деньги выпустили, хранили у Алебардова в офисе, он там почти весь тираж себе захватил. Вот гад, а еще бессребреником прикидывался! Прищучил тираж, скотина бессовестная! Давайте выпьем за то, чтобы с Алебардовым больше не здороваться! Вот еще один номер альманаха выпустим и здороваться перестанем! Чтобы и вы, друзья, ни‑ни. Кто Алебардову руку протянет, мамой клянусь, погоню вон из Союза. Не посмотрю, что… не посмотрю…
Тут вдруг от лучистого счастья Феликса Дроздецкого разлившегося было по кабинету в начале беседы не осталось и следа, он ругал своего одно‑союзника Алебардова за подлый эгоизм, предательство, двурушничество, а также связь с неким уже совершенным подлецом – начальником департамента культуры области Кусочкиным.
Ни два полных, до краев бокала краснодарского вина подряд не помогли, ни богатые витаминами цитрусовые, ничто, ничто…
А концовка приятной встречи оказалась и вовсе смазанной: Михалыч неожиданно для всех клюнул носом и… заснул за столом. Сконфуженные гости перенесли корифея в соседнюю комнату на кровать, после чего крепко пожав руки друг другу и наследнику Грише, оставив его за старшего, разошлись по домам.
Однако же несмотря на скомканную концовку, домашний свой вечер Заваркин провел в приподнятом настроении, переживая раз за разом по новой моменты столь удачно возобновленного знакомства.
Как удачно получилось, что они встретились, и Глеб снова очутился среди своих. А как хорошо говорил Дроздецкий! Какой умница доктор наук и вообще все‑все просто замечательно, несмотря на происки Алебардова с его компанией чиновных бонз, да не будет он здороваться с этим Алебардовым при встрече, пусть себе тот живет как хочет… Заваркин возжелал немедленно вступить в Новый союз, в котором объединились такие чудесные люди, как Олежка, Феликс, стало быть ему надо издать какую‑нибудь книжонку и дело в шляпе. Но где взять денег? Тем более, потеряв сегодня с утра последнюю работу? Первую и последнюю? Так нет ничего проще: продать гараж! Как же он раньше не сообразил? А еще говорят: «Утро вечера мудреней», да ни черта подобного, надо продать отцов гараж, который двадцать лет стоит пустой, со всяческим хламом, хотя нет, там последние пять лет держит машину Аркашка. К черту машину Аркашки, книга важнее!
Глава 6
Встреча с Дроздецким оказала не меньшее влияние на Глеба Заваркина, чем недавняя поездка в Москву, а после двух этих знаменательных событий он почувствовал себя словно бы обновленным, и уж во всяком случае воодушевленным для нового осмысленного существования в тесном, братском литературном кругу. Писать, творить, совместно создавать журнал новых общественно‑литературных веяний, сотрудничать, дружить и верить в лучшее!
«Боже, как хорошо стало жить! – возликовал Заваркин, вскочив с утра пораньше, – и даже голова после вчерашнего не болит, просто удивительно светло в ней и просторно, не то что после московского фуршета, но пить больше все‑таки не стоит, и без того вполне удобно в новой компании, с приличными людьми. Писать хочется, и конечно печататься, особенно теперь, когда у него буквально требуют для нового альманаха рассказы. Пусть без гонорара, что делать, если ныне это повсеместное веяние, даже толстые столичные журналы не платят авторам, что же говорить о нищей провинции? Срочно тащить рассказы Дроздецкому, промедление смерти подобно!».
Не успел он так подумать, как, лёгок на помине, звонит сам Феликс Михайлович, главный редактор альманаха:
