Человек пишущий

Уже техничка звучно отхлестала шваброй плинтуса в обоих торговых залах, рассказав между делом очередные страшные истории о том, как муж двадцать лет изо дня в день обманывал её с её же подругой, затем молча и особо тщательно выдраила помещение менеджеров и кабинеты высшего начальства, а продавцов нет, как нет. Вернувшись из подсобки сообщила тихо: «Пьянствуют», ничего больше рассказывать не стала, собралась и ушла. Сделалось скучно. Так бы Заваркин уже давненько влез в компьютер менеджера Аллы, полетел странствовать по интернету, теперь сиди – жди, пока граждане отпразднуют свою зарплату.

Наконец они объявились. Но не для того, что бы идти домой, нет, у них перекур. Девушки празднично одетые, яркие такие, включили музыку в зале, и Глеб подумал, что сейчас начнутся танцы, ан тоже нет – кавалер Слава был один. К тому же явно обихаживал красивую Инну: шептал ей что‑то на ушко, встав совсем близко возле кассы, даже приобняв слегка, что продолжалось так долго, что Юлия вернулась в подсобку одна. Заваркин сидел на своем месте, с грустью взирая через стеклянную перегородку на компьютер Аллы. Потом парочка направилась на улицу курить. М‑да, загуляли серьезно. Как жаль, что сдох его старенький компьютер, из‑за чего приходится тратить последние деньги в студенческом компьютерном кафе, но по настоящему можно посидеть в интернете только здесь, и вот, пожалуйста, вместо этого удовольствия приходится охранять пирушку продавцов. Настроение окончательно испортилось.

Тут вновь в зале объявилась Юля. Гладкие щеки ее пуще прежнего светились малиновым румянцем, судя по всему не теряла времени девушка зря, находясь одна в подсобном помещении‑кафе. В кои‑то веки кинула в его сторону вопросительный взгляд, который при желании можно было расшифровать: «Кто вас так?».

– Они вышли на улицу курить, – подсказал Глебушка, улыбнувшись настолько обаятельно, насколько возможно в его дрянном состоянии.

Та дернула плечом, нахмурилась, давая понять, что ей без того прекрасно известно, где находятся собутыльники. Ну, известно и хорошо, сторож взял со стола секретарши рекламный журнал и начал в сотый раз его перелистывать.

Вдруг Юлия бросилась к телефону, стоящему на столе, набрала номер:

– Позовите Виктора! Что значит, нет? А где он? Ну тогда передайте ему, что звонила Юлия… еще? Еще скажите, что он мне никогда не нравился, уж очень морда у него противная, очень просит кирпича! Ну очень! В общем, шепните ему прямо счас на ушко, что он козел! Да! Вот так прямо и передайте. Справа… в ухо… ага…

Положив трубку, уставилась на недвижно сидящего сторожа.

– Чего затих, мущ‑щина? Кого здесь сидишь‑караулишь? Какую серую мышь? Ты, вообще, в курсе, что нам сегодня ползарплаты товарами выдали? Что подводник нас всех опустил на глубокое дно, включая жену и детей? Чего глаза пучишь? Завтра с утра иди, ищи работу, лавочка в скором времени того, закрывается!

Быстрым, чрезмерно уверенным шагом она вышла на улицу, где в три минуты расстроила флирт парочки, грозивший было затянуться до полуночи. Скоро вся компания распрощалась, оставив Заваркина в легком недоумении, зато наедине с компьютером менеджера Аллы, которым он не преминул тут же воспользоваться. Сердечное расположение именно к Алле объясняется тем обстоятельством, что… грешен Заваркин, очень грешен… подслушал пароль, который девушка частенько бурчит утром при входе. А что до распсиховавшейся Юлии… ну бывает… когда выпивки много, закуски мало… вот работали бы они в продуктовом магазине – совсем другое дело.

Ночью Заваркин сначала реанимировал один старый рассказик, после чего загулял в интернете напропалую. Здесь ждала еще одна удача: его роман из лонг‑листа пролез в шорт лист одного всероссийского литературного конкурса, претендовавшего на всемирный, и в почте валялось письмо от организаторов, чтобы Глеб срочно ответил: поедет ли в Москву для участия в финале? Тогда пролет туда‑сюда организаторы оплатят за свой счет, даже сами купят билеты, за ними только прийти и взять в местном агентстве, сутки проживания в гостинице возместят из собственного кармана. Это что‑то. Нет, в правилах конкурса такое развитие событий оглашалось изначально, чему Глебушка – ученый‑преученый, конечно, не верил, решил полгода назад просто поучаствовать смеха ради, а тут, вдруг… нате вам, берите.

Но как назло рога растут. Прискорбно это… и нос пробит. А вдруг, и правда, выиграет с романом финал, тогда десять тысяч долларов в кармане и – пиши не хочу, сторожить никого не надо. Только Славу две смены подряд упросить отдежурить и все – лети к светлому будущему. Москва! Москва… Как много в этом слове для уха… и для носа… а особенно для лба с ядреными рожками! Зачем только в голову напролом лезут подозрения про вкусный московский сыр в мышеловке?

Некто шепнул изнутри, что на экране горит очередное надувательство, как миллион в лотерею из смс‑ки от Билайна. Сомнение длилось целую минуту: противное такое, вредное, как желудочно‑печеночная колика, как… «му‑щщи‑на», произнесённое узколицей Юлией. Но собственной рукой отказаться от десяти тысяч? От возможности свободного, никакой службой не обремененного писательства? Это существенно выше его сил. Осторожненько, одним пальцем, чтобы не спугнуть удачу, Заваркин набрал ответ, дескать, обязательно приедет, коли надо, вычитал на десять раз, чтобы не было какой стилистической ошибки, и отправил, после чего совершенно счастливый завалился спать на трех стульях посередь торгового зала с немецким полом из искусственного мрамора. Грохнулся в три ночи, когда сработала сигнализация, громогласно визжащая на предмет того, что в склады опять кто‑то лезет.

Заказав автоматчиков, дремать уже не хочется да и поздно. Он задумался о глубинном смысле бессмысленной жизни: вот зачем ему, дураку, это было надо, устраиваться сюда за копейки, и зачем это им надо – ночами бегать с автоматами, и вообще, если разобраться, на фига нам всем такая жизнь? Ответ имелся прямо на поверхности, и был он на удивление прост: иначе не отбиться. Вот они, молодцы, спасители! Два низеньких, толстых от бронежилетов пацана в касках, с одинаковыми здоровенными автоматиками от плеча до колен, вовсе не похожими на игрушечные. Один остался в дверях магазина, с другим Заваркин отправился во двор, к складам погруженным в глубокую черноту ночи.

Шагать впереди почему‑то достается невооруженному Глебу, низенький автоматчик крадется за его спиной. Была такая песня в детстве: «Гайдар шагает впереди…». Если навернут из темноты по башке обрезком трубы, пацан с большим автоматом отомстит за всё. В беспросветной черноте своего существования Заваркин не видит автоматчика, и тот не видит Заваркина, зато они громко разговаривают в надежде, что крупные опасные твари, если присутствуют, поймут, что немногочисленный отряд вооружен до зубов и ужасно опасен, а потому смоются так же тихо, как пришли. Играть в казаки‑разбойники в такой тьме не хочется даже пацану‑автоматчику. Заваркин решил пошутить:

– Достала меня эта сигнализация. Сыпани очередь в склад, вон лампочки две красненькие горят, меж них посеки.

Автоматчик принял шутку всерьёз:

– Рикошет далеко уйдет, ближе подойдем, тогда наверняка влуплю кому‑то по рогам.

Заваркин ощупал свой лоб, чувствуя, что остался один на один с невидимым складом, его партнер замолк, растворился и ныне маскируется, ничем более себя не выдавая. Он – в засаде.

Идти в бой, то есть проверять цел ли замок, а если не цел, открывать огромную невидимую дверь предстоит Глебушке. А оно ему зачем? Чтобы получить в лоб опять же рогам арматурой? Вот скажите, люди добры, на фига Заваркин оказался стоящим здесь по щиколотки в холодной невидимой луже, грустно играя с загадочной смертью в прятки?

Зачем торчит дураком за две тысячи в месяц, которые бухгалтер Лидия Павловна достает два раза в месяц вроде подачки, невесть откуда, из какого кармана, возможно даже лифчика пятого размера?

Почему давно не уволился?