Черные дыры

Тогда отец левой рукой достал из кармана удостоверение и поднес его к глазам капитана, добавив при этом:

− Завтра будешь уволен без выходного пособия.

Милиционер был ошарашен таким поведением пассажира и, похоже, растерялся, а вернее всего, струсил и только спросил:

− Куда?

− На улицу Петрозаводскую, дом 24, корпус четыре, − вступил в разговор я.

И машина, развернувшись, устремилась в предрассветный сумрак московских улиц.

− Быстрей! − командовал отец, и милицейский «уазик», разрывая сиреной тишину, помчал к месту назначения.

Не прошло и двадцати минут, как капитан, извиняясь, открыл перед нами дверь и предложил выйти из «уазика».

− Ладно, адрес знаешь, − теперь уже доброжелательно сказал отец капитану. − Если будет нужна помощь, обращайся. Я всегда на связи.

Капитан, приложив к фуражке руку, отдал честь, повернулся и сел в машину на свое место. «Уазик», обдав нас дымом из выхлопной трубы, рванул в утреннюю неизвестность.

 

…Я обмывал свою первую книжку стихотворений с Игорем Жегловым. Пели цыгане, мелькали официанты, я заказывал музыку. Но все было как‑то не так, потому что не было с нами бородатого мужчины, моего отца, чьи песни порой тоже, не хуже, чем пение цыган, поднимали людей на танцы. Тогда, да и теперь, я жалею, что не пригласил его отметить мой успех.

Слушая Жеглова, я смотрел по сторонам и грустил.

− Выпьем за наших родителей, − предложил я, вспомнив, как в ресторане «Янтарь» у станции метро «Электрозаводская» отец подошел к гитаристу и, дав ему денег, сказал: «Сыграй мелодию «венгерки».

Тот, взяв микрофон, объявил:

− Для вас поет Александр Зуев!

И отец запел. Что было главным в этой песне? Слова, мелодия или тот надрыв, с которым пожилой бородатый мужчина пел хрипловатым своим баритоном заполняя зал? Все вместе, наверное.

Лихо Ваня скоморошит.

Захочу, озолочу!

Приходи‑ка, Маня, в рощу,

Тама все мне по плечу.

Закончив первый куплет, он ладонью правой руки провел снизу‑вверх по своей бороде и громко, вздохнув одним длинным звуком: «Э‑э‑эх!», словно сбросив тяжелое бремя времени, продолжил:

А изумруды в озими

Росами разбросаны,

Изумруды в озими

Росами горят…

Люди танцевали под песню, завораживающую их и мелодией, и словами, но конечно же, не понимали, почему седобородый мужчина с надрывом выдыхает эти слова. Откуда им было знать, что он пытается вырваться из серых рамок бытия 1984 года? Когда он закончил петь, гитарист спросил у него:

− Кто вы?

− А вы чьи песни поете? – спросил в свою очередь отец и пошел со сцены.

− Дайте нам слова, мы будем петь эту песню и каждый раз объявлять ваше имя как ее автора.

− Не надо. Бог знает, кто я. Этого достаточно, − сказав это, отец ушел в зал.

И, как только он сел за столик, нам стали присылать в знак уважения, а может, и восхищения, бутылки коньяка и шампанского. А одна пышногрудая дамочка даже пригласила нас поехать с ней.

…«Как все это было давно и в то же время будто вчера», − с грустью думал я, глядя на Жеглова.

Вечер закончился, и я, расплатившись и дав официанту щедрые чаевые, встал из‑за стола.

− Возьми в дорогу водочки, чтобы завтра не болеть, − попросил Жеглов.

− Уважаемый, и в дорогу нам бутылочку «Посольской», − добавил я ожидающему указаний официанту.

 

На следующее утро у меня был экзамен по истории.

Я, в который раз перечитывая билет, не мог понять, о каком веке надо рассказывать. Мне было то жарко, то холодно. И в конце концов я рассказал о том, что было на сто лет раньше. Принимавший экзамен заведующий кафедрой, фронтовик все понял и с участием спросил:

− Тяжело тебе, понимаю. − А потом поставил мне тройку.

Но я уже знал, что поступил.

Во дворе стояли абитуриенты и ожидали решения приемной комиссии. Ко мне подошли Ася и ее мама.

− Вы мне опять снились, прямо наваждение какое‑то, − сказала Ася и внимательно посмотрела на меня, ожидая реакции.

− Интересно, − ответил я.

Во двор вышла ответственный секретарь приемной комиссии и стала оглашать список теперь уже студентов института. Когда кто‑то из ребят слышал свою фамилию, бурно радовался, а остальные с уважением и немного с завистью смотрели на него.

− Ася Увалова, − услышал я и посмотрел на счастливую девушку.

А она так крепко обняла свою маму, что мне показалось, вот‑вот задушит ее в своих объятиях.

Мою фамилию не назвали.

− Как же так? − удивилась Ася. − А мой сон? Ты же должен был поступить.

Рядом стоящий абитуриент с тайной радостью предположил:

− Баллов, наверное, не хватило. Здесь поступают такие киты…

Ася с грустью смотрела на меня.

− Подожди, − попросил ее я, − сон еще не закончился.

Поднялся на второй этаж и обратился к даме с председателю приемной комиссии, вопросом о моем поступлении в институт.

− К сожалению, у вас не хватило одного балла, − ответила она. − Приходите на следующий год.

− Мне и одного раза достаточно, чтобы поступить, − дерзко высказался я.

Вскинула брови, онра с удивлением посмотрела на меня.

− Вы свободны, молодой человек. Приходите в следующий раз.

− А это? − Я достал из кармана удостоверение инвалида Советской армии. В военкомате была такая форма для получивших инвалидность на службе в армии.

− Что еще?

Она взяла в руки протянутое мной удостоверение и изменилась в лице.