Четвертый корпус, или Уравнение Бернулли

– Он же так может сломать его‑матьего‑матьего, – произнесла Нонна Михайловна, умоляюще глядя на Леху. «Что ты стоишь как пень?» – читалось во всей позе директрисы, делавшей ее похожей на голубой вопросительный знак, точкой в котором была пара тоже голубых туфель.

Вздохнув, Леха вышел из «тазика», чтобы сказать Виталику, что ключ нужно повернуть в другую сторону, только и всего, но – какое счастье – Виталик уже сам обо всем догадался. В следующую секунду крышка сундука отпружинила, стукнулась о флагшток, и один из драгоценных камней из натуральной пластмассы выкатился на центр линейки.

– Лена, ты не поверишь, что здесь! – радостно воскликнул Виталик, заглянув в сундук. – У нас теперь есть твистер!

Нонна Михайловна побледнела. Теперь ей точно придется отправить Сашку на первой электричке. А после того как она не уберегла главную реликвию лагеря – вожатого первого отряда (то есть флаг, конечно же), ей останется только сложить полномочия и уехать отсюда вслед за ним. Но оказалось, что все это было подстроено. Сашкой же.

По придуманной им легенде флаг выкрал четвертый отряд в отместку за то, что его в спешке забыли посадить в автобус на записи. В результате дети были вынуждены добираться до лагеря в чемоданах на колесиках, прицепленных к грузовику с картошкой, следовавшему по нужному им маршруту. (Сразу обратим внимание на то, как все четко продумано, потому что Нонна Михайловна еще не раз попросит это сделать на трех ближайших планерках.)

Чтобы собрать этот четвертый отряд, Сашке и понадобились маленькие дети, которые водились только в четвертом корпусе. Перед торжественной линейкой он рассадил их по чемоданам и спрятал за пустым задником, и когда накал страстей достиг своей вершины, выкатил сцепленный паровозик на линейку.

– Ого! – прокатилось по ровным шеренгам замерших от удивления отрядов.

– Ага! – донеслось из закрытых чемоданов.

– Бог мой, Саша! – вырвалось из груди Нонны Михайловны и утонуло в общем гомоне детей, приветствующих на редкость остросюжетный сценарий открытия смены.

На растянутом в разные стороны полотнище необычайно широко заулыбалось ярко‑желтое солнце. Отправить на ближайшей электричке такого ценного и опытного кадра? Возможно ли?

– Ты сделал мне приятно, – говорила директриса, пока Валерка с Вовой крепили флаг с солнцем к тросу флагштока. – То есть детям, конечно же.

После того как вожатые сдали Гале рапорты, а отряды нестройным хором спели отрядные песни, Нонна Михайловна посчитала нужным еще раз сказать Сашке, что ей было так приятно, что она практически испытала множественный катарсис. Но оказалось, что и это еще не все. Четвертый отряд тем временем выстроился вдоль узкой тени флагштока и тоже приготовился к сдаче рапорта.

– Мы пупы! Мы всех пупее! – сиплым голосом крикнул Валерка и салютовал поднятому в небо солнцу.

Не давая Нонне Михайловне возможности хоть как‑то отреагировать на это вызвавшее волну смеха безобразие, микрофон забрал Марадона.

– Ха‑ха‑ха‑я смена объявляется открытой‑рытой‑рытой! – объявил он и мотнул головой так, чтобы челка упала на лоб максимально сексуальным образом.

– Какая смена? – переспросил Леха и заглянул в шпаргалку, которую Марадона вырезал из устава лагеря.

– Ха‑ха‑ха‑я‑ха‑ха‑я‑ха‑ха‑я, – уверенно повторил Марадона. – Здесь так написано‑писано‑писано.

– Да выключите этот дилей‑лей‑лей! – попросила Нонна Михайловна и закрыла микрофон рукой.

Раздался шорох, эхо шороха, затем какой‑то невыносимо громкий звук, и весь лагерь услышал объяснения Лехи, что это не ха‑ха‑ха‑я смена, а три икса, вместо которых нужно вставить ее порядковый номер. «Балда‑да‑да».

Последнюю часть сценария Нонна Михайловна предложила прогнать еще раз, уж очень она контрастировала с высокохудожественной первой, но на спонтанно организованной летучке за трибунами было решено этого не делать. Тканая заплатка уже взмыла в дырявое небо, и «ха‑ха‑ха‑я» смена официально считалась открытой.

 

* * *

 

– Да ну, не может быть такого, – сказала тетя Люба, нарезая широкими колесами вареную колбасу. – Всегда же нормально все было.

Борода перестал жевать бутерброд и осенил рот крестным знамением.

– Да вот те крест! Стибрил ключ! И когда тута нормально было чаво? В 2003 году, помнишь? Туды и ах!

– Ага, – тетя Люба засмеялась, вздрагивая всем своим грузным телом, – я тогда еще думала, что совсем, а оно ничего.

– А в 82‑м? То‑то… Ну ты там еще… Н‑да…

Борода замолчал, посмотрел в забрызганное жиром окошко пищеблока и часто‑часто заморгал. Тетя Люба перестала смеяться, сморщилась, покраснела и начала плакать.

– Ой, дурак старый, – сказала она, досадуя, что голубые тени придется накладывать заново, – разбередил душу. Кто просил? На вот лучше киселя поешь, чего в сухомятку‑то.

 

* * *

 

По случаю открытия смены вечером в главном корпусе должна была состояться праздничная дискотека. В женских палатах активно укорачивались юбки, в мужских рекой лилась туалетная вода Cigar. В нашем корпусе девочки из обоих отрядов в ожидании чуда расселись в игровой вокруг своей феи‑крестной.

Наша фея громким шепотом материлась, смешно кричала «Иисусе!» и курила Esse с ментолом, что своими глазами видела за корпусом Наташа, но за возможность потрогать разноцветные баночки фее‑крестной прощали даже то, что она была двадцатилетним парнем.

Затаив дыхание, все смотрели, как Женька раскатывает на мате свои органайзеры с кисточками, раскладывает трехэтажные боксы с баночками и высыпает прямо из сумки блестящие тубы с тушью и помадами. Обычно все это было сложено аккуратно, но вчера второпях пришлось побросать, поэтому тубы рассыпались.

Через минуту опустевшая сумка шмякнулась в угол и выпустила из расстегнутого зева ароматное блестящее облако.

– Можно, – сказал Женька и закатал рукава рубашки Baumler. – Кто первый?

Чтобы сразу же разгоревшийся конфликт не перерос в массовую драку, мы с Анькой согласились быть последними и залезли на подоконник. Ждать очереди здесь было не так скучно, но, как оказалось, не так и весело.

– Марадона, – сказала Анька и ткнула пальцем в стекло. – Когда он отвяжется уже?

Марадона стоял перед нашими кустами сирени и, используя все возможности своего роста, пытался заглянуть в окна второго этажа. Этих возможностей ему явно не хватало, поэтому, увидев нас, Марадона замахал руками и снова задал вопрос про накрашенного.

– Нет его! – ответила я.

Марадона посмотрел на часы и сел на скамейку под фонарем. Сейчас бы очень пригодился Сережа, но он вел себя настолько плохо перед открытием смены, что был отправлен с мальчиками на стадион гонять мяч.

– Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, – считал тем временем Женька. – Шестнадцать. Одной не хватает!

– Кого, девочек? – испугалась Анька.