Четвертый корпус, или Уравнение Бернулли

Спустя обозначенные двадцать секунд Женька вышел из угла живой и невредимый. После недолгих препирательств он рассказал нам, что Марадона тоже вдруг озаботился своей внешностью, что вполне нормально для современного парня, и попросил у Женьки как у профессионала самого высокого уровня шампунь от выпадения волос, чтобы они и дальше падали сексуальным образом на лоб, а не на пол, как стало происходить в последнее время. В обмен на сохранение какой‑то его тайны, это посоветовал сделать Леха, причем как можно быстрее, пока с Марадоной не случилась та же беда, что и с ним.

Просьба Марадоны была большим секретом, но Женька поделился им с нами, потому что, во‑первых, бесконечно нам доверял, а во‑вторых, не хотел, чтобы в Анькиной руке, которой она держала его за поло, осталась половина страз Swarovski. Чужие секреты мы уважали, поэтому о проблеме Марадоны не узнал никто, кроме Гали, да и то только потому, что она очень просила.

 

После горна на отбой в соседней с Валеркиной палате никак не мог уснуть Антон, брат‑близнец Лизы, эльфийская внешность которой так поразила Женьку. Из его окна был виден ствол старой сосны. В свете луны рыжий ствол казался фиолетовым, и тень от него делила палату ровно пополам.

– У тети Моти четыре сына, четыре сына у тети Моти, – шептал Антон, качаясь на шуршащем панцире. – Они не ели, они не спали, они все делали не так.

– Тебе понравилась отрядная песня? – Я села рядом и увидела в его тумбочке открытую пачку чипсов. – Она как будто про вас.

Антон проследил мой взгляд и ногой захлопнул дверцу тумбочки. Он был похож на Лизу. Такой же скуластый коротконосый эльф, только с темными волосами.

– Да ладно, – я демонстративно отвернулась, – вам пока можно делать все не так.

– А в каком возрасте уже нельзя? – спросил Антон. – Ты все делаешь так?

– Стараюсь. И вы должны стараться. – Я все‑таки забрала чипсы из его тумбочки. – Завтра возьмешь в вожатской после завтрака. Посторонняя еда – только после посещения столовой. Тогда мы с тобой все сделаем так.

Антон угукнул и показал на мою одежду – джинсы и куртку:

– Ты ночью куда‑то собираешься?

Немного подумав, я вернула пакет. В нарушение правил устава, запрещающих отлучаться куда бы то ни было ночью из корпуса, я куда‑то собиралась.

 

Ночь была лунная, звездная. Тропинка, ведущая к незабудковой поляне, и все, что находилось по обе стороны от нее, теперь выглядели совсем не так, как днем. Листья седой полыни искрились, словно были покрыты не пушком, а инеем. Можно было подумать, что на улице не середина июня, а ноябрь. Полынь пахла так навязчиво, что все другие травы, оказавшиеся много ниже нее, не имели никакой возможности предложить что‑либо более яркое. Горечь полыни оседала на тропинке в каплях вечерней росы.

Тонкие стебельки незабудок в темноте совсем не были видны. Казалось, что мелкие синие цветки парят над поляной бирюзовой взвесью и ночной ветер вот‑вот сдует их и унесет за сосны этот голубой ковер‑самолет.

Ручей, днем еле слышный, ночью превращался в бурный поток и, злясь на умиротворенность ночи, чуждую его беспокойной природе, с грохотом обрушивал с холма под дощатый мостик свои воды с растворенным в них лунным светом. Где еще такое увидишь?

К сожалению, всей этой красоты мы не увидели тоже. Перед нашим уходом, следуя Лехиным инструкциям, Женька сжег в туалете карту, решив, что до склада мы и так доберемся, а там спросим дорогу у прохожих.

– Или попутку поймаем, – серьезно сказала Анька, смутно догадываясь, что представители надзвездного мира гламура вряд ли когда‑либо бывали ночью в лесу.

Шли без карты, полагаясь исключительно на свою память. Поскольку память была короткая, а дорога длинная, мы решили срезать и пойти не по петляющей тропинке, а по ровной лесной дороге, но, дойдя до деревянных ворот, поняли, что срезали слишком круто и не в ту сторону.

Чертыхнувшись, Анька пожелала Женьке провалиться на первый этаж в крайнюю палату, где был склад сломанных кроватей, беспорядочно наваленных друг на друга железными ножками вверх, и в бессилии опустилась на земляную кочку. Рядом сел Сережа и выключил фонарик. Сейчас свет был не нужен, и, учитывая неопределенность ситуации, в которой мы оказались, батарейки можно было поберечь. Но света меньше не стало.

Втроем мы сидели в белом круге, а источник света – белая точка, за которой ничего не было видно, находился в беседке у ворот. Обнаруженный круг стал удаляться и уменьшаться, а после того как осветил черные берцы своего хозяина, вовсе исчез.

По официальной версии, мы гуляли, а потом как‑то незаметно стемнело, и вроде как уже пора в корпус, но мы немного подзабыли, где он, собственно говоря, находится. Внимательно всех выслушав, Ринат снова включил фонарик и посветил на тропинку вдоль забора.

– Если по ней пойдем, то выйдем к посадочным огням. Я провожу. Леха на тропе светосигнальное оборудование установил, чтобы никто не заблудился, но, наверное, надо было ставить больше.

Согласившись с тем, что светосигнальное оборудование – это хорошая идея, так как уличное освещение в этой стороне почему‑то отсутствует полностью, мы построились в колонну по двое и двинулись в указанном направлении. Совсем скоро в траве между деревьями замигали желтые огни. Это горели помещенные в тридцать граненых стаканов свечи. Стаканы были расставлены в форме девятки, хвост которой указывал на тропинку. По ней мы должны были бы прийти на место, если бы Женька не сжег карту. Убедившись, что оставшиеся два метра мы преодолеем сами, Ринат стал прощаться.

– Ты разве не останешься? – спросила я.

– У меня обход сейчас. Но потом, если ты попросишь, могу прийти. Будешь ждать?

Я дважды моргнула, соображая, как ответить, чтобы ему не было ужас как приятно, но он при этом остался, и ничего не придумала.

– Без этого никак?

– Не‑а.

Не дождавшись нужного ему ответа, Ринат включил фонарик и, что‑то насвистывая, ушел в лес.

За мигающей девяткой под одной из трех елок, точь‑в‑точь таких же скособоченных, какими их нарисовал Леха, сидел Борода и плел венок из клевера. Увидев нас, он не прервал своего странного занятия и продолжил рассказ о том, как вчера в ларьке какие‑то изверги продали ему просроченную краковскую, после чего ему сначала пришлось бежать к Пилюлькину за бесалолом, а потом к тете Любе за колбасой, которой невозможно отравиться.

Его слушатели Леха, Марадона, Сашка, Виталик, Эдуард и Галя – все как один осуждающе качали головами и подбрасывали в костер тонкие ветки. Костер и так был слишком большим для такой компании, но Лехе нравилось, когда от костра летят искры. Это создавало нужную атмосферу.

Жар согнал с бревна Сашку. Он поднял с земли один из приготовленных букетов и подсел с ним к Бороде. Теперь они венки плели вдвоем.