Что внутри у манекена
И попробовала спросить себя – ну так: он вообще как, нравится ей? Вот этот анимэшный прЫнц?
В его физической моторике – сквозит что‑то между зажатостью и неряшливостью, а в лице – такая отрешённость, обезличенность, что это рождает неуютные, даже неприятные ассоциации. Почти «потусторонние». В попытках общаться – суета, за которой проглядывает неловкость, которую он гасит как пожар внутри. Он как дырявое покрывало – всё время просвечивает чём‑то неловким, аномальным. Как будто человек не может до конца совладать со своим лицом. И телом. И потому он замирает.
Но в замершем состоянии выглядит привлекательно. Даже слишком.
– Я теперь поняла, что такое «отмороженный»… – с суеверным страхом поведала подруге Нина. – он реально пугает в моментах.
– Если не можешь отделаться от ощущения, что человек всё время в напряжении и что‑то скрывает, даже если он ничего не скрывает, то может, он как раз и является носителем этой неболезни. О которой мы так много слышали и так мало знаем, даже если таких носителей – целых 5‑8%населения земли, а то и больше. Поверь, тут – ничего зловещего. Просто его тело – мимика, жесты (как и он сам!) не вполне ему принадлежат.
– Это ты меня сейчас так успокоить решила?
– Ничего ужасного. Просто они – во власти своего Предназначения. Своих талантов. Которым они служат. А может, в этом и есть вся его зловещесть. Другим такое неведомо. Быть так близко к потустороннему, но только не духом, а умом.
Девочки переглянулись тайным знанием… И Соня вернулась в реальность:
– То что выражает его лицо, и что он чувствует на самом деле – может никак не совпадать. И не по его воле. Это просто нужно знать.
– Он будто плохо своим телом управлять научился! – попробовала осмыслить «попадалица».
– Тело – в нем не главное…
А вот тут многим захотелось бы поспорить…
– Ну… а мне‑то что делать? Теперь…
– Поговорить… – подсказала подружка. – С ним… Спросить.
Инициировать… Пойти на контакт.
С тем, кто говорить не особо‑то и умеем. По крайней мере, с собеседниками, вне научный контекстов.
Будто в ад отправила курьером… На аудиенцию к демону. Ведь так мы устроены: чем непонятнее, тем жутчее. И интересней одновременно…
– Он послал тебя посутенерствовать?
– Я сама послалась, не кипятись.
– Он правда предложит мне деньги? За ЭТО?!
– Ну что‑нибудь предложит. Для него это понятная привычная «схема».
– И нельзя будет отказать?
– Смотри, на счет ответов: если для нас воспитанность, намеки и полутона – это естественно и по большей части понятно, то для него – нет! У нас всё это – приятная игра, и на этом строится флирт, интрига, чарующие моменты недосказанности и такта… то для них всё это – мучение и издёвка. Это на счет невнятности ответов. С вежливостью – то же самое. Мы ждем обычно, что человек сам догадается, если ты его к этому аккуратно подведешь. На этого – не надейся! Для него это – «двойные послания», и для него это – самое страшное! Не надо агрессии, но и не пытайся сгладить углы правды. Если так решишь, отказать ему нужно будет 3 буквами: нет. Всё. Без всяких эмоциональных наполнений. Не обиженно, не зло, просто бесповоротно. Это понятный ему язык. Не бросай его в водоворот неясностей, а то вы от него ещё неделю не избавитесь.
Соня знала, что её нейротипичная подруга нахмурится: та ещё задачка, научиться говорить однозначно. Для нормального человека.
И пока Нина нырнула в глубину осмысления, Соня вставила свой последний аргумент. Он же – первый:
– Ну вообще‑то он красаффчик.
– Вообще то да. – признала развенченая сбитая с толку девушка.
С Истиной не поспоришь.
И тогда Нина решила последовать совету подруги и поговорить. Сама. Все ж надо как‑то вопрос решать, раз вопрос повис в воздухе (или обосновался в углу), и она всё это начала…
Никогда ещё она сама не подходила к парню, чтоб ему отказать. Как в том анекдоте: «бежала за вами 3 квартала, чтоб сказать, как вы мне безразличны». Но тут – всё не как у людей. Парень будто ждал её в сторонке, улизнув от свидетелей, и оба они уже знали, о чем беседовали их «представители».
Нина посматривала на его сосредоточенное выражение и рассеянный взгляд, красивый загорелый профиль, пухлые губы и волны волос, отброшенные за уши и назад в пленительной небрежности, и пыталась сообразить, с чего же ей начать. И как подойти к сути. Потому что он явно не собирался ей помогать. Или не мог.
Выжидал.
– А Костя тебе кто? – начала издали она.
– Наёмный сотрудник.
– Он так опекает тебя. – прониклась она. – Думала, может, родственник?
– Нет.
– Твой любимый ответ… – уличила она, пробуя подступиться к своему «нет», которое обещало даться ей гораздо труднее, чем даётся ему.
– Зачем тебе охрана?
– Многие люди и государства могут попробовать использовать меня в личных и политических целях. Я этого не хочу. Меня защищает государство, гражданином которого я являюсь. И его высокопоставленные руководители.
– Ты им помогаешь?
– Не в политике или взломах.
– А в чем?
– Я обучаю сына руководителя страны.
– Арабского шейха? Он аутист?
– Нет. Он будущий руководитель. Процветающего богатого государства. Лучше меня мыслить логически его никто не научит.
– Логично.
А ведь это – практика ещё Древней Греции: где мудрецы были учителями и наставниками потенциальным властителям.
– Охрана здесь – не от спецслужб, там всё решено. – продолжал он, – Просто ещё к прочему я – богатый человек. И в отличие от многого скрытого, это – достоверно известный всем факт.
– И ты пошёл сюда один. – невольно нахмурилась она. – к неизвестным людям?
– Вы не знали, кто я. А к тому моменту, как узнали, меня нашла моя охрана.