Моя чудачка

Отец постучал в дверь и выждал несколько секунд. Он всегда так делал. Я же девочка, мне нужно успеть укрыться, но вчера я даже не разделась.

– Я пытался. – Папа зашел в комнату и, приоткрыв штору, впустил в мой хаос еще и солнечный свет. – Ты дралась и мычала, что у тебя еще куча времени.

Я отодвинулась к стене и разодрала спутанные кудри пальцами. Вытянула кончики перед собой. Это же ужас! Не волосы, а мочалка.

– А! Не успею голову помыть. Во сколько там электричка? Мне к часу в Академии нужно быть.

– Давай, я тебя отвезу? – вдруг сказал папа и стал складывать бумаги в стопки. А там и наброски, и стихи, и просто мысли.

Не стала дергаться и смущаться, знаю, что он не полезет в личное, потому спокойно проследила, как он убирает мои художества на тумбочку.

– У тебя своих дел полно, не хочу обременять.

– Какие могут быть дела у старика на пенсии?

На тонких губах появилась слабая улыбка. Я знаю, почему у него такое настроение сегодня, но культивировать хандру не стану. Он – сильный мужчина, а мне сегодня очень нужно надежное плечо.

– И вовсе не старый. И я буду очень рада, если ты меня подвезешь, а если подождешь, пока я быстренько порепетирую, буду самой счастливой дочерью на свете.

– Тогда умывайся и иди кушать гречку с котлетами…

– Только не морковные! – Я закатила глаза и фыркнула.

А папа засмеялся.

– Нет, куриные.

 

Глава 13

 

=Настя=

Папа молча отпустил меня на новогодний вечер и даже не прочитал перечень того, «что не нужно делать на таких мероприятиях». После маминой годовщины он сильно осунулся, а когда сидел на репетиции с оркестром, я видела, как блестят его глаза. Бывший военный никогда не выдаст свои чувства, но мне‑то и говорить о них не надо, я и так все вижу.

Он даже привез меня к Академии тридцать первого декабря и затащил чехол с платьем в сорок четвертый кабинет. Прощался коротко, просто коснулся губами моей щеки и ушел, сказав напоследок звонить в любое время. Если что.

А я даже не знала, попаду ли к полуночи домой. От этого стало как‑то тоскливо, хотелось побежать за папой и попросить остаться, но… Я уже взрослая. Должна учиться отвечать за свои поступки, а он должен привыкнуть, что я не смогу быть рядом всю жизнь. Это из‑за меня он не женился второй раз, и я немного чувствовала свою вину и боялась, что выйду замуж, а он совсем растеряется.

Когда его шаги затихли в коридорах Академии, ко мне подошел Алексей.

– Можешь распеться здесь, а потом спокойно переодеться. Держи. – Он протянул руку и положил длинный ключ мне на ладонь. – Кабинет полностью в твоем распоряжении.

– А ты?

– У меня другие планы на сегодня. – Он бросил взгляд в наполненную оркестровую.

Около входа стояла незнакомая мне девушка. Рыженькая и невысокая. Она что‑то весело говорила в сторону и активно жестикулировала.

– О, познакомишь?

Лёша чуть придвинулся и прошептал:

– Рано еще, но позже познакомлю. Ты только когда уходить будешь, оставь ключ на вахте, – и, потрепав мое плечо, дирижер убежал к своей… девушке?

Ну, будем верить, что скоро ею станет. С первого взгляда она очень располагает.

А мне так легко стало, когда я осознала, что Лёша не на меня глаз положил. Не хотелось разочаровывать хорошего человека и объяснять, почему у меня не «ёкнуло». Не люблю я это, до ужаса не люблю.

Сегодня мне хотелось чего‑то необычного, потому свои кудри я спрятала под розовый парик‑каре, глаза подчеркнула стрелочками. Из зеркала на меня смотрела незнакомка, а в груди распускались странные неведомые чувства. Будто сегодня что‑то случится. Наверное, это все ощущение наплывающего, как цунами, праздника.

Я никогда еще не отмечала Новый год вне дома, и это было по‑особенному интересно, но и немного грустно. Примерная дочь вырвалась из гнезда.

Почему‑то вспомнился Эд и его ухаживания в течение нескольких месяцев, и как потом, после того, как все случилось, меня просто отшвырнули, будто использованную вещь. Я жалела. Безумно жалела, что позволила украсть самое ценное. То, что берегла для единственного и любимого, который на деле оказался проходимцем. Полгода я не могла смотреть на мужчин, в груди будто окна нараспашку, до сих пор сквозит.

Наверное, от каждого нового ухажера я ожидала подобного предательства, потому и избегала отношений.

Петь в смятении, что навалилось на меня, как камнепад, было тяжело. Я дрожала и не могла раскрепоститься. Лажанула пару раз и напутала слова. После выступления было гадко на душе, и даже веселье и танцы не спасали, потому я стала пробираться через танцующую толпу к выходу. Я пыталась. Честно пыталась не возвращаться мысленно на сцену и не переслушивать свои промашки в голове, но не получалось. И Тотоша не пришел, хотя обещал. Все скатывалось в какую‑то безнадегу, и лучше никого не заражать своей грустью.

– Ты молодец! – Лёша пробрался через толпу и неожиданно обнял меня по‑дружески, похлопал по плечам. – За такой короткий срок со всем справилась. Будешь с нами петь дальше? – отодвинул меня от себя и дохнул слабым запахом вишневого вина.

Я поперхнулась воздухом.

– Ты серьезно? Я же фальшивила…

– Да брось! После болезни и в такой нагрузке репетировать – да ты просто на сто процентов гений! Слышала, как наша «знаменитость» выла? Тебе до ее лаж далеко! – Лёша был весел и румян и все поглядывал на рыжую девчушку, что плясала около колонок.

– И давно Соня у вас поет? – Я неловко отошла назад, стукнув каблучком по полу. Вспомнила, как передо мной выступала коротышка с пышной грудью. Она была вульгарна не только в своем наряде, но и манере пения. Мне тогда стало противно, ушки чуть не свернулись в трубочку, потому я ушла в коридор и стала ждать своей очереди.

Меня вернул к реальности голос Алексея:

– Давно. Она в этом году заканчивает четвертый курс, потому предлагаю тебе занять место солистки.

Я не верила своим ушам.

– А… авторские можно принести?

– Ты пишешь песни? – Дирижер приподнял светлую бровь.