Дикая сердцем

Вчера обнаружила себя сидящей в нем, охваченной ностальгией по тому первому утру на Аляске, когда я застряла в доме и была вынуждена пробираться по болотистой растительности в своих замшевых семисантиметровых танкетках, чтобы попросить Джону подбросить меня до города.

– Я получаю водительские права. Мне нужно еще немного повозиться с теорией, но как только закончу, пойду сдавать письменный экзамен, а потом Джона поможет мне подготовиться к практическому тесту. Я получу их к нашему переезду в Анкоридж или сразу после него, и уже тогда куплю себе машину.

Адвокаты предполагают, что оформление документов на наследство моего отца завершится только через несколько месяцев, и тогда у меня будет достаточно средств, чтобы купить себе все, что я захочу, на деньги, вырученные от продажи «Дикой Аляски».

– Джона настаивает на грузовике. Мы поссорились после того, как я сказала, что присматриваюсь к «Мини Куперу». Этот йети до сих пор присылает мне всякие жуткие фотографии автокатастроф от столкновения с лосями. – Качаю головой. – Но не волнуйся. Независимо от того, что куплю, уверена, Джона внимательно проследит за тем, чтобы я освоилась за рулем.

При приближении Агнес снег под ее сапогами хрустит. В обтянутом перчаткой кулаке она держит букетик бледно‑розовых шелковых лилий калла, чтобы пополнить запас тех, что оказались под снегом. Это были любимые цветы моего отца, как признался мне он однажды тихим вечером, в те последние свои недели, когда пытался научить меня играть в шашки.

– С Новым годом! – Ее приветствие звучит с акцентом, который, как я теперь уже знаю, характерен для уроженцев Аляски, особенно этой части штата. Мой отец говорил так же медленно и непринужденно, по‑простому. – Хороший денек, чтобы навестить Рена.

– Правда, кажется, моя задница все равно примерзла, – шучу я, хотя облегающие черные лыжные штаны, которые надела вместе с термобельем, обеспечивают вполне достойную защиту.

– А как ноги?

Шевелю пальцами ног в своих новых белых зимних ботинках – «кроличьих сапожках». Так их здесь называют. Это еще один подарок от Агнес, и, по‑видимому, обязательная вещь для любого жителя Аляски, выдерживающая температуры до минус пятидесяти градусов по Цельсию.

– Вспотели.

Сейчас не настолько холодно, чтобы пускать в ход всю артиллерию, но мне очень хотелось их испытать.

– Это хорошо. – Агнес приседает перед могилой моего отца, и ее мудрые, почти черные глаза долго взирают на крест. Она кивает в сторону самолетика, который я поставила рядом, когда пришла. – Миленький.

– Он показался мне похожим на Веронику. Подумала, что папе понравилось бы.

Купила его по Интернету и написала на его брюхе имя и даты жизни моего отца.

– Да. Думаю, ему бы понравилось. – Агнес кладет шелковые цветы по другую сторону и возится с ними до тех пор, пока все они не оказываются в вертикальном положении. – Это снегоход Джоны припаркован за оградой?

Мой взгляд устремляется на желто‑черный Ski‑Doo, который оставила в поле, за забором.

– Ага. Он научил меня водить его, так что теперь я могу самостоятельно передвигаться по городу.

– Посмотри на себя, – усмехается Агнес, сверкая слегка кривоватыми зубами. – Ты быстро осваиваешься здесь.

Если бы меня спросили год назад – да что там, даже полгода назад, – что буду делать на Новый год, то ни за что не предположила бы, что буду гонять по заснеженным равнинам Западной Аляски без сопровождения.

– Это гораздо веселее, чем думала, – признаюсь я. – И быстрее.

Мне пришлось сбрасывать скорость, поскольку неприкрытые щеки жгло холодным ветром.

– Так и есть. Но тебе лучше держаться подальше от реки, – предупреждает Агнес.

– Я уже прослушала лекцию об этом от Джоны.

Вчера мы провели полдня на реке Кускоквим, где он показывал мне отметки маршрутов, коим нужно следовать, и где в ноябре прошлого года поисково‑спасательная служба выловила с помощью веревок и крюков тело того, кто решил «погонять по льду» – совершенно идиотская идея, которую я до сих не могу понять.

– Да, Джона беспокоится обо всех, кроме себя. – Агнес упирается руками в колени и медленно поднимается на ноги. – Где он сегодня, кстати?

– Хороший вопрос. Он уехал еще до обеда, сказав, что должен завезти кое‑какие припасы в деревню.

Ее круглое лицо хмурится.

– Это обычное дело – заниматься поставками в праздники?

Агнес щурится, глядя в ярко‑голубое небо. Солнце сегодня сядет без четверти пять, что совпадает с показателями Торонто, однако взошло оно здесь только в одиннадцать. Эти длинные темные утра – новая реальность, к которой мне придется привыкать. Уже предвижу, что предстоящие зимние месяцы буду отсыпаться.

– Кто вообще может сказать, что для него обычное дело? Но я уверена: что бы это ни было, у него были веские причины. – Она ободряюще улыбается мне. – Что вы планируете на ужин сегодня?

– Полагаю, оставшийся суп, – полушутя отвечаю я, заранее зная, что Джона скажет, что суп – это не ужин и что Агнес собирается пригласить нас к себе, как она делает это каждый вечер с тех пор, как я приехала.

Мы вернулись к тому же ритму, которого придерживались последние недели жизни моего отца, собираясь то в одном, то в другом доме, как и подобает обычной семье.

– У меня в духовке запекается лосятина, если вы вдруг захотите зайти попозже. Тебе понравится. На вкус как говядина, – заверяет она. – Джона обожает ее.

– Что же нам делать, когда мы перестанем жить через дорогу от тебя, Агнес? Как мы будем выживать? Значит ли это, что мне придется научиться готовить самой?

Это шутка, но я не упускаю мимолетную печаль, мелькнувшую в глазах Агнес, прежде чем эта эмоция исчезает, сменяясь чем‑то другим, чем‑то неразборчивым. Агнес смахивает снежную крупу с креста моего отца.

– У вас все будет хорошо, пока вы заодно.

– Думаю, до сих пор у нас неплохо получалось. Мы через многое прошли.

С того дня, как я узнала, что мой больной раком отец отказался от лечения, мы с Джоной все время держались бок о бок, переживая боль и душевные терзания, принимая трудные решения и поддерживая друг друга. Он был моей опорой – твердой и непоколебимой.

– Да… – В голосе Агнес ощущается сомнение, а ее взгляд блуждает где‑то вдалеке.

И я предчувствую какое‑то «но». Однако она никогда не была из тех, кто говорит «но». Она всегда остается ненавязчивым слушателем, тем добрым и поддерживающим голосом, который неизменно держит свое мнение при себе. То, что одно из таких «но» почти срывается с кончика ее языка, внушает тревогу.

– Вы подходите друг другу. Рен сразу это сказал.

– Правда? – Я улыбаюсь, несмотря на повисшую зловещую атмосферу.

Мой отец как‑то намекал на то, что мы с Джоной могли бы сойтись. Он делал это деликатно и никогда не давил, а мы с йети в то время были готовы практически вцепиться в глотки друг другу.