Дикая сердцем

Я толкаю его локтем.

– Это не смешно! – Хотя я изо всех сил стараюсь сдержать улыбку сама.

– Ладно, ладно. Ты права. – Он поднимает руки вверх в знак капитуляции. – Покажи мне свои шрамы.

– Вообще‑то у меня нет никаких заметных шрамов.

– Потому что они все душевные? – спрашивает Джона с напускной серьезностью.

– Заткнись! Когда тебе шесть и тебя окружает стадо зверей, которые рвут твою одежду и грызут тебе пальцы, а потом тебя еще сшибают в свежую кучу дерьма, ты ни за что этого не забудешь! – Я демонстративно вздрагиваю, чтобы подчеркнуть свои слова.

Он трясет головой, и его смех затихает до едва заметного хихиканья.

– Иди сюда, мой маленький ненавистник коз.

Джона захлопывает мой ноутбук и отодвигает его в сторону. Его мощное тело прижимает меня к себе одним плавным движением, и его губы оказываются на моих.

 

Глава 7

 

 

Февраль

 

– Так это друг Джорджа? – спрашиваю я, зарываясь вглубь своей куртки.

Джона ведет Веронику к длинному ровному участку земли, по обе стороны которого возвышаются конусообразные вечнозеленые деревья. С одной его стороны стоят два прямоугольных здания зеленого цвета с металлическими крышами: одно побольше и второе – уменьшенная копия первого. Рядом с замерзшим озером примостился бревенчатый домик. Из его трубы, рассеиваясь в туманном небе, вьется шлейф темного дыма. В другой стороне, среди деревьев, притаились еще несколько пристроек и сараев. Это основная часть любого хозяйства на Аляске, как я узнаю в будущем, где можно укрыть все – от нарубленных дров и пропана до питьевой воды с квадроциклами и снегоходами.

– Кто, Фил? Ага. Они познакомились в военно‑воздушных войсках. Я встречал его несколько раз. Отличный парень. Его жена умерла от инсульта осенью. Примерно в то же время, когда умер Рен.

– И он здесь совсем один?

Других домов у озера нет, насколько я могу судить.

– Ага. Его сын живет где‑то на юге. Орегон или Айдахо, что‑то в этом роде. – Джона кивает в сторону грузового отсека, на термосумку с лосятиной, которую Джордж попросил нас завезти ему по пути в пригород Анкориджа, куда мы полетели смотреть выставленные на продажу дома. – Он оценит это.

Наш самолет попадает в воздушную яму и трясется, и моя рука инстинктивно взлетает вверх, чтобы сжать предплечье Джоны. Он усмехается, легко и уверенно подмигивая мне, и заверяет, что все в порядке – с нами все будет в порядке.

И так оно и есть, с тех самых пор, как он спас меня от Рождества в одиночестве больше месяца назад, все дается нам легко. Мы плавно влились в наш прежний ритм, только уже без того некогда настойчивого облачка тревоги, которое маячило над нами в те времена, когда мы день за днем наблюдали, как ухудшается состояние моего отца, и страстно желали, чтобы у нас было побольше времени вместе.

Теперь волнение в разговорах о нашем будущем: о том, что необходимо будет сделать в доме, который мы купим, о том, что предстоит подготовить перед открытием чартерной компании, и том, в каких солнечных и теплых местах мы будем отдыхать, когда понадобится передышка от долгой темной зимы. Наши ночи полны смеха, пока лежим, запутавшись в простынях, и разговариваем, планируем и передразниваем друг друга, и мы вполне довольны жизнью.

И теперь, когда Джона официально завершил свою работу в «Аро» – прощальная вечеринка в его честь состоялась вчера, – а юристы трудятся над документами для продажи домов Барри, наша совместная жизнь движется куда быстрее, чем я того ожидала.

И это именно то, что я себе представляла, когда пыталась постичь, что такое любовь, но не могла сформулировать точного определения в своей голове.

Это оно.

Это мы.

Это тот всплеск эмоций, который я ощущаю каждый раз, когда Джона входит в комнату; то нетерпение, которое испытываю, когда его нет рядом; то, как ёкает мое сердце каждый раз, когда заставляю его смеяться.

Поддавшись порыву, наклоняюсь к Джоне и быстро целую в щеку над его недавно подстриженной бородой.

Он смотрит на меня с любопытством в глазах.

– За что это?

– За то, что ты – это ты.

Снова перевожу взгляд на приближающуюся землю. Даже выкрашенная в тот же суровый зимний белый цвет эта часть Аляски заметно отличается от той замерзшей тундры, которую мы покинули сегодня с первыми лучами солнца. Здесь дома разбросаны дальше друг от друга, но более многочисленны, а озера и реки очерчены густыми лесами вокруг своих берегов.

Джона внимательно следит за моим взглядом.

– Это часть Аляски действительно хороша.

Я любуюсь мгновение зазубренными белыми пиками гор вдалеке, еще более отчетливыми на фоне морозного голубого неба. Станут ли все эти горные хребты для меня когда‑нибудь обыденностью?

– Что это за гора?

– Денали. Самая высокая в Северной Америке.

Я вздыхаю. Кажется, здесь действительно мило.

– Жалко, что она так далеко.

– Это не далеко. Она считается частью ландшафта Анкориджа.

– А как далеко отсюда сам город?

– Всего в полутора часах.

– Ты имеешь в виду, что аж в полутора часах, – поправляю я. – На машине это три часа. При хорошей погоде.

Джона пожимает плечами.

– Но и не так далеко, как Бангор.

– Не так, – соглашаюсь я.

Джона сажает Веронику на заснеженную взлетно‑посадочную полосу, и лыжи легко скользят по дороге, которая, вероятно, совсем недавно была расчищена трактором, припаркованным в сторонке.

– Прекрасная линия обзора… отлично выровнена… – Голос Джоны полон восхищения.

– Держу пари, ты говоришь это про все взлетно‑посадочные полосы.