Дикая сердцем

– Как там Бандит со своим новым другом?

Джона усмехается.

– Он в замешательстве. Я вычистил курятник и запер его там на ночь, чтобы они попривыкли друг к другу, но сидят они по отдельности.

Он проводит указательным пальцем по ряду книжных корешков на полке под лестницей. Книги, журналы и настольные игры на ней покрыты пылью.

Как и все в этом доме. Чуть ранее я открыла шкаф и была просто сметена лавиной разномастных пищевых контейнеров.

– Не знаю, с чего начать, – признаюсь я, возясь со стопкой черных мусорных пакетов, и мой взгляд падает на аляповатую пятирожковую люстру, висящую на потолке. Она слишком мала для двухэтажного пространства, и три лампочки в ней перегорели. – Тебе нигде не попадалась стремянка?

Фил оставил вообще все. Должен был оставить и стремянку.

– Кажется, я видел одну в мастерской. Мы занесем ее завтра. – Джона потягивается и приближается ко мне. – Начни с этого. – Он доливает вино в мой бокал. – И этого. – Открывает крышку коробки с пиццей – без сыра, для меня, – которую мы захватили в единственной пиццерии в Трапперс Кроссинг по дороге домой. – А я отнесу матрас наверх, и мы застелим нашу кровать. Потом разопьем бутылку шампанского и расслабимся. Со всем остальным мы будем разбираться завтра.

– Это звучит так просто, когда это говоришь ты.

Я тянусь за своим бокалом. Умственное переутомление истощило меня.

Джона осторожно прижимает горлышко своей бутылки к моему бокалу.

– Уверен, так оно и есть.

– Рада, что ты так думаешь. – Я натягиваю невинную улыбку и похлопываю по огромным желтым резиновым перчаткам, лежащим на стойке. – Потому что они для тебя, чтобы оттереть с пола мочу пьяного мужика в туалете наверху.

Джона забирает из моих рук бокал и подхватывает на руки.

– Сказал же, Калла, мне это не важно. У меня есть ты и мои самолеты, и теперь у нас есть это место… – Его глаза становятся яркими и задумчивыми, пока блуждают по балкам на скошенном потолке. – И это все наше.

 

Глава 11

 

– А что было прописано в договоре?

– Я проверю.

– Вы наверняка в состоянии хоть что‑то сделать с этим. – Удивленный тон моей матери хорошо слышен через динамик телефона, даже за тысячи километров. – Выставьте ему счет за услуги клининговой компании или за потраченное вами время. В крайнем случае оставь жалобу риелтору. Разве он не осматривал дом перед вашим приездом?

Я подавляю стон, зная, что сейчас получу взбучку, когда признаюсь:

– Не было никакого риелтора. Это была прямая продажа.

Все бумаги – контракт, право собственности, залог и кучу других вещей, в которых я не хочу разбираться, – оформлял юрист в Уасилле.

– Без риелтора! – Она издает нечленораздельный звук. – Тогда ничего удивительного!

Сказать, что моя мама осталась недовольна тем, что мы не прислушались к ее предупреждениям и купили, а не арендовали жилье, сильно преуменьшить.

– Я уверен, что это сэкономило им немалую сумму на комиссионных, Сьюзан, – привычно возражает спокойный голос Саймона.

И я легко представляю их противостояние в гостиной: моя мама при полном макияже и с уложенными волосами окидывает мужа возмущенным взглядом, и Саймон – с чашкой чая в руке и включенным на заднем фоне спецвыпуском BBC, брови которого выгнуты дугой с выражением «она взрослая женщина, живет со взрослым мужчиной, принимает собственные решения и совершает собственные ошибки».

– Мы действительно сэкономили. Фил сбросил шесть процентов от стоимости, – подтверждаю я, шаря в шкафу рукой в резиновой перчатке.

Нащупываю что‑то металлическое, лежащее в углу. При виде ручной колотушки свожу брови. Скорее всего, она лежит тут несколько десятилетий, забытая. Плюс один в ящик для пожертвований.

– Не важно. Это не конец света. Верхний этаж уже убран, и мы продвигаемся хорошими темпами.

Прошло четыре дня, а мы уже перевернули всю домашнюю утварь и сентиментальный хлам, десятилетиями копившийся в почти каждом шкафу. Наш первый этаж выглядит как рай барахольщика, однако в этом хаосе есть своя система: коробки с вещами, предназначенными для сожжения, выстроены вдоль узкого коридора в ожидании, когда Джона оттащит их к кострищу; то, что мы решили оставить, свалено на кухонных стойках и маленьком обеденном столе, чтобы потом мы это отчистили и рассортировали; пожертвования для местной Армии спасения – на полу в гостиной. Все остальное отправляется прямо в черные пластиковые пакеты. Набралось уже семнадцать мешков мусора, и мы все еще продолжаем.

– И старому владельцу ничего из этого не нужно? – Мама не может скрыть своего отвращения.

– Не‑а. – Я поднимаюсь на ноги и иду в гостиную, где мы отодвинули от стен диван и потрепанные тумбочки, чтобы освободить пространство. – Джона звонил ему вчера. Он сказал выбрасывать все, что нам не нужно.

– Это очень необычно. – Через динамик доносится мамин вздох. – А где Джона?

– У костра.

Он там с тех пор, как начало светлеть сегодня утром. И каждый раз, когда он приходит за очередной коробкой, он приносит с собой запах обугленной бумаги и горелого дерева, а в небо тем временем поднимается темный, густой и полный пепла дым.

Не то чтобы я могла жаловаться. Последние четыре дня я убираюсь в одном и том же комплекте одежды – в мешковатой толстовке и трениках, которые нашла в комоде с женскими вещами в спальне. Теперь они покрыты грязью, пылью и чистящими средствами.

– У тебя уже была возможность сфотографировать что‑нибудь интересное? – спрашивает Саймон с проблеском волнения.

Однажды он признался, что в какой‑то момент своей жизни мечтал стать фотографом дикой природы. Моим собственным навыкам работы с камерой – его «Кэноном», который я объявила своим, – я отчасти обязана его любительским наставлениям.

Улыбаюсь, безмолвно благодаря Саймона за то, что он увел нас от прежней темы.

– Нет. Джона сказал, что видел лису, пробегающую вдоль деревьев, возле ангара, но я была слишком занята уборкой, чтобы отвлечься.

Еще даже не распаковывала фотоаппарат. Диана настойчиво просила меня выложить что‑нибудь в Сеть, но я пока не успела обдумать ее требование и не знаю, какой кадр хочу сделать для сайта.