Фирма счастья. Роман

– Надувалово, блин.

 

Глава 3

 

– Ребята, посерьезнее, отрешитесь от своих проблем, вживитесь в роль, – сказал щупленький лысый молодой человек лет тридцати пяти со светлыми усами и бородкой. Он сидел в первом ряду зрительного зала – корпус вперед, руки в подлокотники.

– Ладно, Ваня, мы поняли, – сказал актер со сцены и кивнул головой.

– Ну ок, – ответил режиссер, откинулся на спинку кресла, вытянул ноги и поставил их пятками на лестницу, которая вела на сцену. – Тогда поехали дальше. Ирина, давай с этого же места.

Актриса села на стул возле актера и поправила складки воображаемой юбки.

– Ирина, – перебил режиссер, – со следующего раза приходи в юбке, чтобы уже реальную юбку поправлять, а не воздух вокруг джинсов.

– Хорошо, – ответила Ирина и почесала нос.

Актриса встала и снова села на стул, поправила эфемерные складки, многозначительно посмотрела на напарника, отвела взгляд и глубоко вдохнула и выдохнула.

– Вам не нравится Байрон? Вы против Байрона? – спросила она. – Байрон такой великий поэт – и не нравится вам!

На последних словах Ирина повысила голос и укоризненно посмотрела на актера. Режиссер сидел неподвижно, уткнувшись губами в кулак.

– Я ничего не говорю, а вы уж напали на меня, – спокойно сказал актер.

– Отчего же вы покачали головой? – допытывалась актриса.

– Так мне жаль, что эта книга попалась вам в руки, – ответил актер.

– Стоп! Тишина, – сказал режиссер, опустил кулак и ноги. – Дима, не «Так мне жаль, что эта книга попалась вам в руки», а «Так; мне жаль, что эта книга попалась вам в руки». «Так» нужно сказать как можно более небрежно, чтобы девушка не догадалась, что речь идет о чем‑то важном. После «так» – пауза.

– Ок, – сказал актер, почесал затылок и продолжил: – Так; мне жаль, что эта книга попалась вам в руки.

На этот раз пауза была на месте, тон – безразличен. Режиссер снова сидел с кулаком в губах и ногами на лестнице.

– Кого же жаль: книги или меня? – спросила актриса.

Дима, согласно роли, молчал.

– Отчего же мне не читать Байрона? – снова спросила Ирина.

Актер помолчал немного и ответил:

– По двум причинам.

Тут Дима положил свою руку на руку Ирины и бегло проговорил:

– Во‑первых, потому, что вы читаете Байрона по‑французски и, следовательно, для вас потеряны красота и могущество языка поэта.

– Нет, Дима, нет! – громко сказал режиссер, встал и замахал руками. – Читай инсценировку: в этом месте ты уже не говоришь безразлично, ты положил руку на руку девушки – грубо говоря, начался интим. Ты уже не можешь быть безразличным. Говори медленнее, размеренно, глубокомысленно. Рассматривай Ирину с интересом: смотри на лицо, на волосы, мельком – на грудь, на талию. Голос теперь живее сделай – то повышай интонацию, то понижай. Давай.

Иван сел обратно. Дима кивнул и продолжил:

– Посмотрите, какой здесь бледный, бесцветный, жалкий язык! – актер повысил голос, заговорил взволнованнее. – Это прах великого поэта: идеи его как будто расплылись в воде.

После этих слов Дима понизил голос и сказал слегка заговорщически:

– Во‑вторых, потому бы я не советовал вам читать Байрона, что… он, может быть, пробудит в душе вашей такие струны, которые бы век молчали без того…

Актер наклонился к актрисе и сжал ее руку. Ирина слегка отпрянула, с удивлением и вниманием подняв на Диму широко распахнутые глаза. Режиссер убрал кулак и довольно улыбнулся.

– Зачем вам читать Байрона? Может быть, жизнь ваша протечет тихо, как этот ручей, – актер махнул рукой в сторону воображаемого ручья, – видите, как он мал, мелок; он не отразит ни целого неба в себе, ни туч; на берегах его нет ни скал, ни пропастей; он бежит игриво; чуть‑чуть лишь легкая зыбь рябит его поверхность; отражает он только зелень берегов, клочок неба да маленькие облака… так, вероятно, протекла бы и жизнь ваша, а вы напрашиваетесь на напрасные волнения, на бури; хотите взглянуть на жизнь и людей сквозь мрачное стекло… Оставьте, не читайте! Глядите на все с улыбкой, не смотрите вдаль, живите день за днем, не разбирайте темных сторон в жизни и людях, а то…

– А то что? – прервала Диму Ирина.

– Нет‑нет, Ирина, не так, – сказал режиссер, поднялся на сцену и подошел к актрисе. – Ты должна сказать так заинтересованно, так живо и резко, что именно из‑за твоей повышенной заинтересованности герой потом опомнится, что сказал лишку. – Режиссер взял руки Ирины и уверенным движением положил их на руку Димы, так, что тело Ирины тоже немного повернулось. Не отпуская рук Ирины, режиссер вытянул шею и приблизился головой к лицу актера. – Вот так делай, Ирина.

Режиссер отпустил руки Ирины, она отвела их за спину и ответила:

– Хорошо, поняла.

– Дим, повтори последние слова, – сказал режиссер, возвращаясь в зал.

– Глядите на все с улыбкой, не смотрите вдаль, живите день за днем, не разбирайте темных сторон в жизни и людях, а то…

– А то что? – на этот раз актриса очень живо прервала напарника: вся подалась вперед, схватила его за руку и с горящими глазами заглянула в его глаза.

Актер вздрогнул, сделав вид, что опомнился:

– Ничего! – коротко сказал он.

– Нет, скажите мне: вы, верно, испытали что‑нибудь?

Актер встал и оглянулся по сторонам:

– Где моя удочка? Позвольте, мне пора.

– Нет, еще слово, – сказала актриса и тоже встала. Режиссер наощупь взял с пола бутылку воды и быстро отпил один глоток, наощупь поставил бутылку обратно. – Ведь поэт должен пробуждать сочувствие к себе. Байрон великий поэт, отчего же вы не хотите, чтоб я сочувствовала ему? Разве я так глупа, ничтожна, что не пойму?.. – актриса скрестила руки на груди и обиженно нахмурилась и надула губы.

Актер приблизился к Ирине и с интонацией стал объяснять и махать руками: