Ген хищника
Время, казалось, остановилось совсем. Зура не двигалась. Ни один собачий мускул не шевелился. Вдруг собака дернулась. Псина вскочила и выбежала под проливной дождь, виляя хвостом. Она почуяла запах еды – горячего месива из хлеба, молока, консервов. В окошке конуры появились черные резиновые сапоги.
– Что за черт! – выругался их обладатель. Он не спеша поставил собачью миску на землю, обогнул принявшуюся лакать месиво Зуру.
В просвете конуры не появилось лицо, в дырку просто пролезла рука, узловатая и грубая, нашарив рукав куртки, вытащила пленницу наружу.
– И какой плесени тебе там понадобилось? Что за игры по собачьим будкам лазить? – глухо и безразлично пробормотал мужчина. Он не удивился тому, что она в будке, не сердился, не злился. Просто ему нужно было что‑то сказать. Он сдернул кусок скотча с ее лица. Из освобожденного рта выплеснулась рвота. Наконец‑то можно было не бояться захлебнуться в собственных рвотных массах.
Мужчина выпустил ее из рук. Она снова упала на землю, лицом в грязь, размытую дождем. Краем ключа он полоснул по скотчу на ее руках, потом на ногах, клацнул замок ошейника.
Она продолжала лежать в грязи на животе. Рвать ее перестало, но подняться не хватало сил.
Мужчина потянул освобожденную пленницу за капюшон, слегка тряхнул и поставил на ноги, облокотив на собачью будку. Она еле стояла, до побелевших пальцев вцепившись в мокрые доски. Рыдая, прохрипела:
– Я не играла. Не я…
Он будто не расслышал ее. Словно не видел ее разодранной одежды, истыканного палкой лица, ссадин в прорехах грязных джинсов. Будто не понимал, что она сама не могла связать себе ноги и руки, наклеить кляп.
– Не играй так больше. Не лезь к собаке. Не дело это. Домой иди, – бурчал он, надевая ошейник на Зуру, проверяя, надежна ли цепь.
– Не я… Как же я смогла бы…
– Не шали… И помалкивай… – более строго велел он, впервые глянув ей в глаза, и пошел прочь.
Она будет помалкивать. Молчать. Только бы и в следующий раз Зура дернулась, почувствовав еду. Только бы появились в проеме будки черные резиновые сапоги.
Как же долго тянулось время. Может быть, оно уже прошло?
Глава 1
Черт бы побрал того урода, который придумал будильник. Даже если на смартфоне полностью разрядится аккумулятор, сигнал будильника прорежется сквозь мертвую тьму и, проникнув прямиком в мозг, будет выклевывать каждый нейрон, вытягивать все до единого аксоны. Он отнимет каждое мгновение такого ценного сна. Даже не сна, а беспамятства, в которое впадала Кира под утро.
Пока девушка шарила рукой по полке рядом с кроватью в поисках телефона, она осознала, что ее разбудил не будильник, а телефонный звонок. Этот чертов аппарат не разрядился, хотя вчера она не поставила его на зарядку. Наоборот, он демонстрировал полную работоспособность и семь пятнадцать утра.
Не представляя, кто мог разбудить ее в это время, и не найдя в наборе цифр телефона знакомой комбинации, девушка все‑таки ткнула в зеленый кружок и выдавила из себя: «Да».
Говорила ей тетка «не пей водку – станешь шлюхой». А вот о том, что водкой можно считать любой алкоголь, в зависимости от употребленного количества, предупредить забыла.
Сухим красным вином до беспамятства налакаться, оказалось, как нефиг делать. Особенно если с него начинать, а заканчивать «Егермейстером»[1] и коктейлем «Космополитен». Кира с трудом вспомнила вчерашний вечер, начинавшийся как пижамная вечеринка в студии танцев. А вот за то, что их потом, к счастью, не в пижамах, по ночным клубам отлавливали, благодарить надо нехватку того самого сухого красного, в недостаточном количестве принесенного в студию изначально. Не настолько одиннадцать девчонок оказались пьяны, чтобы, переодевшись, не отправиться за добавкой.
Впрочем, Кира становится или мудрее, или старее. Проснулась она в своей кровати в одиночестве, в трусах и, вообще чудо, – умытой.
Незнакомый серьезный голос что‑то четко и с расстановкой твердил в трубку. По мурашкам на коже и по неким ощущениям пятой точки она догадалась – звонил товарищ из «органов». Имя‑отчество она пропустила, а вот «полковник» услышала явственно. Интонации голоса скорее просили, чем приказывали, и это удивляло.
Как Кира ни пыталась, а сложить слова в смысловую конструкцию не смогла. Насколько легко, весело и восхитительно ей было вчера, ровно настолько хреново она себя чувствовала сегодня. Попытку вспомнить, есть ли в холодильнике «Ессентуки», нарушил требовательным тоном произнесенный вопрос:
– Вы подойдете? Я выписываю на вас пропуск?
Кира тяжело вздохнула и спросила:
– Куда я должна подойти и зачем?
– Я только что вам все объяснил, – напомнил серьезный голос.
Кира снова тяжело вздохнула:
– Ну а я не услышала… Не разобрала… – Девушка разозлилась на саму себя. Здесь звонивший был ни при чем. Ее обычная реакция на перебор с алкоголем. С детства она пребывала в уверенности, что алкоголь – это плохо. И это «плохо» ей нравилось. Нечасто, хорошего качества, в подходящей компании, иногда чересчур в большом количестве, но чертовски нравилось. Перепив вечером и покуролесив вдоволь, она обычно сожалела о содеянном наутро и злилась на себя, что не владела собой. А через какое‑то время вновь позволяла себе лишнее.
– Послушайте, – громче и разборчивее проговорила она в трубку, меняя сонную интонацию на уставшую и терпеливую. – Я с бодуна, у меня болит голова, меня тошнит, еще бросает то в жар, то в холод, и, кажется, слегка трясутся руки. Я легла спать часа в четыре ночи и могла бы избежать части описанных мной симптомов, если бы вы меня не разбудили. А так как от меня что‑то все‑таки нужно вам, то самое минимальное, что вы можете сделать, дабы я не воспользовалась своим правом бросить трубку, это повторить, что вам от меня нужно.
– Утра… – проговорил голос после долгой паузы, и Кира явно расслышала в нем насмешливые нотки.
– Что – утра?
– Четыре – это не ночи, а утра.
– Хорошо. Утра, – согласилась девушка.
[1] Jägermeister – немецкий крепкий ликер, настоянный на травах.
