Идеальное зеркало

– Я делаю выводы из того, что ты сама говоришь, – он примирительно поднял обе руки. – Или ты хочешь как‑то усложнить процесс поиска своего места в жизни? Хочешь какого‑то знака? Или чтобы был какой‑то районный центр распределения природных дарований?

– А такой есть? – шутка, но хотелось поверить.

– Не будет знаков. Всё, что тебе нужно – внутри тебя, в твоей голове. И если что‑то мешает тебе проявиться, то только ты сама, – как‑то понурившись проговорил Виталий и засунул руки в карманы брюк, слегка утопая тем самым в недрах своего объёмного трикотажного жакета.

– Слушай, мы не на тимбилдинге… Если мне дозволяется быть откровенной, – руками я просительно очертила невидимую границу рабочих будней и простой прогулки. – Давай не будем лезть мне в душу сегодня. Мы вроде завтра идём разделывать моё «я» на части. А сегодня оставим его в покое.

Неловкость ситуации била под дых, я с Виталием никогда в жизни не оставалась наедине дольше десяти минут, не то, что гулять пойти. Он снова «странно» посмотрел на меня. В тот момент я уже не знала, как назвать этот проникающий прямо в голову взгляд.

– Как скажешь. Ты – главная. Клетчатый пол, – внезапно остановился Виталий около входа в крошечное кафе прямо за углом Marriott, где такие же крошечные столики были усажены людьми с газетами и сигаретами.

Удалось устроиться за столиком у окна – джек‑пот. Я обожаю смотреть на прохожих и пить кофе. Иногда это можно делать и с вином. Будто бы я сижу на берегу реки и наблюдаю за её течением. Да, клише, но это самое оптимальное состояние для меня, чтобы войти в своего рода медитацию и прислушаться. Правда, теперь мои планы были нарушены присутствием тёмного человека. Он так и остался навсегда для меня образом из сна.

Пока Виталий ходил за кофе и круассанами, я всматривалась во французов за окном. Кто‑то громко засмеялся в зале, и я обернулась: все присутствовавшие смотрели на красивую девушку с кудрявыми волосами, белокурой кожей и подкрашенными голубым карандашом глазами. Волосы пепельной копной ниспадали на её спину, куртку зелёного цвета. Она была совершенно раскрепощённой, это чувствовалось в манере её жестикуляции, в том, как она поправляла волосы. Красотка сидела, подложив одну ногу под себя, и увлечённо болтала с парнем через стол. Они много смеялись, её бархатный низкий голос звучал временами на весь зал, а посетители с принятием слегка негодующе шушукались и старались говорить чуть громче на своих местах. Казалось, всем было приятно смотреть на её свободное самовыражение, поведение женщины, уверенной в себе, в своей красоте, своих словах. Когда Виталий подошёл ко мне, я всё ещё тянулась взглядом к кудрявой девушке.

– Ты красивее, чем она, – сказал он, садясь на стул.

– А?

Ну, это было уже запредельно неформальное общение. Я обомлела от такой внезапной откровенности. Как же мне не хотелось, чтобы наша прогулка превратилась в зловонный подкат начальника к подчиненной. Сознание решило не принимать настолько неожиданную информацию, что перезагрузилось до момента предыдущей удачной загрузки.

За стеклом проехала машина и разбрызгала маленькую лужу, успевшую скопиться за те семь минут, что прошли с начала дождя. Тогда я решила не уступать ему свой Париж.

– Что тебе нужно от меня? И не надо заливать про историю с Агентством.

– Ничего, что я мог бы объяснить так сразу. Что, нельзя уже и слова сказать? – смеясь, отмахнулся он от меня.

– Это не ответ.

– Нет, это – ответ. Ответ простой, человеческий. Неужели ты хочешь разбираться в этом сейчас? Пей свой кофе. И нет, я не подкатываю к тебе.

«Как он узнал, что я об этом подумала?! Хотя, логично было бы предположить ход мыслей», – пробежало у меня по хребту.

Снова взрыв смеха в зале. Тогда мой спутник тоже задумчиво вгляделся в девушку и будто поменялся в лице.

– Красивая? – спросила я с легкой усмешкой и, что уж скрывать, завистью.

– Да. Это очевидно.

– Поэтому она так уверена в себе? Не смущается… – я не знала, как описать её уверенность и замолчала на мгновение, – смеяться на весь зал?

– Смеётся на весь зал она потому, что молода и пока верит, что мир ей что‑то должен. А то, что она красива – данность, с которой она живёт всю жизнь, поэтому доброе и снисходительное отношение к любым её поступкам не вызывает удивления в её сознании.

– Значит всё‑таки правда, что красивым всё можно?

– Это психология школьницы.

– Но я права?

– Да, в целом да, красивым всё можно.

Снова французы забегали в моём окне. Видимо, дождь кончился так же неожиданно как начался. Фары машин отражались в мокром асфальте, люди сновали туда‑сюда. В Париже наступала ночь.

– Я что, не увижу башню? – сказала я, слишком приблизившись к стеклу, из‑за чего оно на секунду запотело, как в том сне, и мне пришлось отпрянуть от него, чтобы не заплакать.

– Она отлично подсвечивается.

– Мы пойдём к ней?

– Можно поехать.

– Нет, надо идти, – почти прошептала я.

– Тогда пойдём.

Он неожиданно встал и просто вышел из кафе. Я подивилась такому легкому переходу от мысли к действию, но свой кофе всё же залпом допила.

Круассан мягко улёгся в мой страдающий желудок, погода осталась прохладной, но не промозглой, поэтому идти можно было с удовольствием. Брусчатка сменялась асфальтом, а асфальт вытоптанными городскими тропинками и иссушенными газонами. Кафе встречались буквально на каждом шагу. И я вам скажу, клетчатых полов среди них было предостаточно.

Мы прошли мимо башни Монпарнас. Я надолго ушла в себя, вспоминая, где же я читала о ней. За бортом остался и Музей современного искусства в стенах Токийского дворца, Нотр‑Дам. Я сжимала кулаки, но двигалась именно к Ней. Я должна была прийти к Эйфелевой башне, увидеть её и оказаться в Париже по‑настоящему. По‑моему, нет в мире другого настолько яркого символа страны, чтобы, не посетив его, нельзя было бы считать, что побывал в этих краях.