Идеальное зеркало

– Ты игнорируешь сложные моменты. Снова вернулась в раннее детство? – неожиданно выдернула меня доктор из потока приятных эпизодов.

– Не знаю, как это сказать… Но я просто совсем не хочу вспоминать школьное время.

– Тебе было так плохо тогда?

– Думаю, что нет… Но я не вижу там буквально ни единого момента, который хотела бы вспомнить.

– Но это тоже часть тебя и очень большая. Тебе необязательно погружаться в эти воспоминания, как в детские, можно просто их просмотреть. Это тоже ты, как и счастливые воспоминания. Если ты считаешь, что, захлопнув дверь в то время, ты избавишься от него, ты сильно ошибаешься. Любая рана хочет быть залеченной, и она будет болеть, пока ты не вернёшься и не проработаешь её. Будет проникать в самые прекрасные события твоей будущей жизни тухлым запахом страха. Ты не можешь отвернуться от того, что несёшь в собственном сердце.

Было неприятно это слышать, некомфортно. Неправильно. Но при этом я ясно чувствовала, что это правда. Почему‑то я была уверена, что если отвернуться от чего‑то, то оно перестанет надоедать мне режущим звуком ножа по стеклу. Наивная… Несмотря на то, что я очень плотно прикрыла дверь в болезненные, стыдные или невыносимо обидные для меня моменты, я никуда от них не могла деться. Носила их при себе в виде облачка вони и не понимала, откуда этот навязчивый запах дохлятины.

Мне понадобилось время, чтобы набраться смелости пролистать и эти, совершенно серые, почерневшие, корешки книг на полках моей памяти. Софи терпеливо ждала, когда из темноты появится хоть пятнышко какого‑то образа. Но картинка всё не оживала.

– Маша, это совершенно безопасный процесс. Никто не сможет тебя обидеть или напугать… Любой опыт в нашей жизни даётся, чтобы чему‑то научить. И если на твою долю выпали серьёзные испытания, значит ты всегда была очень сильная, а стала ещё сильнее. А вдруг тебе больше не представится возможности увидеть себя маленькой и обнять, поддержать, поделиться своей нынешней энергией? Это твоя жизнь и ты в ней устанавливаешь правила. Смелее.

– Я могу дотянуться до себя маленькой? – не сразу поняла я.

– Это практика называется «встреча с внутренним ребёнком». Обычно пациент находится в медитативном состоянии и может обнять себя в своём воспоминании из детства. Представить это. Но сейчас ты буквально можешь увидеть себя в прошлом, которое вполне себе настоящее в твоём подсознании. Ты можешь помочь той маленькой девочке своей новой энергией. Только представь и попробуй. Найди её.

Слезы задушили мои вопросы и возражения. Я очень хотела верить в возможность помочь маленькой одинокой девочке в том тёмном лесу. И если это может вылечить и подросшую Машу, то хотя бы попытаться вполне стоило.

Несмело потянувшись ко времени моих семи или девяти лет, я спросила себя «какие по‑настоящему сложные проблемы могут быть у девочки во втором классе?». А какие вообще у школьника? А у меня сейчас что ли есть такие?

На экране появился класс с большим количеством детей, они сидят ко мне спинами. От неуверенности у меня сводит плечи. Никто на меня не смотрит, все слушают учителя. Елена Дмитриевна зачитывает имена, это перекличка. А я не уверена, что я попала в верный класс. Следом побежали новые и новые, похожие по ужасу в душе образы. Звонок и перемена, все начинают общаться и вдруг разделяются на готовые группы, а я никуда не влезла, потому что они, оказывается, почему‑то все знакомы уже. Откуда?! Девочка с ажурным воротничком блузки сказала, что они не будут со мной дружить, у них секреты. А больше я и не пробовала.

Я всё время одна. И на уроке, и на перемене, я сижу за партой до ломоты в ногах. Мне страшно выйти из класса. Я начала часто болеть. Вот бабушка ставит мне горчичники и мне так жжёт кожу, но я рада этому. Главное – не идти в школу. Похолодели руки. Грудь сдавило, сложно дышать. Учитель смотрит на меня глазами‑бусинами и обвиняет в том, что моя мама не пришла на родительское собрание и у меня совсем не те тетради, нет нужных ручек, а конструктор для уроков труда не из той серии. Не знаю, куда мне деваться. Снова плачу.

Листая сплошные слёзы, я увидела ту самую осень. Я сделала гербарий, горжусь им, любуюсь, мне никто не помогал, я сама. Принесла его в школу, подписала и поставила на столы возле раздевалок на первом этаже, где уже пестрели десятки не менее великолепных, но явно не детских работ других учеников. На следующей перемене я не нашла свой гербарий на месте и спросила первого попавшегося учителя где он. Это оказалась завуч, которая, поняв о какой работе я говорю, с полными участия глазами сказала: «Ты действительно хочешь, чтобы все узнали, что ЭТО сделала ты? Не волнуйся, я его поставила к стенке, на другой стол». Снова поплыли серые или чёрные картинки.

– Стой. Может быть именно сейчас нужно обнять? – вынырнула Софи и вернула меня к завучу, застывшей на паузе с «участием» в глазах.

– Меня всегда нужно было обнимать, – усмехнулась я. – Таких моментов было много.

– Но ты до сих пор не поняла, что эта женщина – лишь прохожий в твоей жизни. Это её личное мнение и это тебе решать, кого слушать, а кого забыть, выкинуть.

Я стояла в своей комнате разума, обхватив руками плечи. Щёки совершенно вымокли. Я так и не научилась понимать, кого надо слушать.

– Как понять, кого слушать? – прошептала я.

– Слушай себя.

На экране появилась маленькая девочка, вокруг которой потоком идут люди. Зацикленное видео с потерянным ребёнком в незнакомом и пугающем обществе. Я протянула руку к ней, и она словно поёжилась. Мне было странно увидеть реакцию, которой не было в моих воспоминаниях. Потянувшись второй рукой к изображению, мне удалось выйти в тот злопамятный холл в школе. В нос ударил запах старенькой мебели, сменки и отзвук того, что готовили в столовой. Я закрыла глаза и всем телом прижалась к Маше. Обхватила её двумя руками и почувствовала тепло маленького тела в моих руках, которое немного потряхивает от напряжения. «Я с тобой, малыш, мы справимся вместе, – затараторила я и уткнулась носом в волосы девочки, которые гладила и гладила не переставая. – Эта женщина не знает, о чём говорит. Это только её мнение. Мне очень нравится твой гербарий. Такие интересные цвета! Я обожаю кленовые листья, они желтеют веселее всех! Слышишь? Ты молодец, это отличная работа».

Слова вырывались из меня с рыданием, но вместе с ним выходило и огромное напряжение того момента, который остался в сердце узлом. Вдруг девочка тоже меня обняла и подняла глаза на мои. «Ты правда так думаешь?» – спросила она.

«Я уверена».

Мгновение и вокруг нас засветились золотистые сполохи. Искорки золотых и перламутровых блёсток стали переливаться в потоках тепла радости. Но самое удивительное, что я различила в ощущениях – прощение. Я по‑настоящему почувствовала, что прощаю ту женщину, что не оценила мою работу, но уже повзрослевшую Машу подтолкнула к решению не принимать близко к сердцу каждое мнение о себе.

Воспоминание медленно растворилось перед глазами. А я всё ещё плыла, нет, вибрировала как струна тонкого инструмента в светлом звучании.

– Интересно… – задумчивый голос Софи вывел меня из транса.

– Что?… – казалось хриплым голосом изнутри спросила я, но на самом деле я молчала и только мысли в моей голове преображались в звуки для планшета в руках Софи.