Исцеление. Спасибо тебе

Впрочем, старые замки до сих пор вселяли чувство уверенности.

– Дайте помогу, – сказал я, протиснулся мимо гостьи и замкнул все сам.

Сначала запер наружную дверь – стальную – затем внутреннюю, обитую кожзаменителем.

Щелкнули вертикальные тяги, блокирующие полотно сверху и снизу, как в фильме «Бриллиантовая рука».

Теперь моя квартира была изолирована от всего постороннего.

– Ну, здравствуйте, что ли? – я улыбнулся, повернувшись к женщине.

– Здравствуйте, – тихо ответила Эшли и протянула руку.

Ее ладонь ее оказалась холодной и напряженной.

 

1

 

– Мне разуваться? – спросила гостья, рассматривая стену, где не было ничего, кроме мелких узоров на английских обоях.

– Как хотите, – я пожал плечами. – Как вам будет удобнее.

Цель визита была ясна до предела.

О ней мы договорились несколько дней назад.

Ответив, я не скрываясь посмотрел на ноги визитерши.

Женщина с американским ником «Эшли» была одета, как грузинка.

За окнами бушевало жаркое лето, а она пришла во всем черном.

Простое платье было в меру коротким и красиво облегало ее тело.

Эластиковые колготки имели нулевую плотность в «денах» – если таковая существовала – поскольку плоть казалась неприкрытой, лишь тронутой черным.

Изящные туфли матовой кожи, очень качественной на вид, имели низенькие каблуки.

В красоте женских ног я разбирался и отметил, что у Эшли они красивые.

Тапочек: и с помпонами и без – у меня имелось достаточно, на все случаи жизни и на любой размер ноги. Но эта гостья лучше выглядела в туфлях; они добавляли последний штрих в ее образ.

Она вся была черной: от густых, чуть вьющихся волос до этих туфель – и любой иной цвет казался чужеродным.

– А я вам не испорчу пол? – спросила женщина, по‑прежнему глядя в стену.

– Не испортите.

Я усмехнулся, удивленный заботой о моем жилище, столь нехарактерной для искательниц легких утех.

– Как видите, здесь кафель. На кухне тоже.

Мне хотелось добавить, что в гостиной, застланной дорогим березовым паркетом, нам делать нечего, а в ковролиновую спальню я пронесу ее на руках.

Я любил окружать женщин заботой, а эта маленькая Эшли просилась, чтобы ее лелеяли.

Но пояснять дальнейший ход событий я не стал.

Все‑таки я не вызвал проститутку, а пригласил приличную искательницу приключений и стоило соблюдать минимум условностей.

– Тогда разуваться не буду, – сказала Эшли.

– Очень хорошо, – ответил я.

– Можно, я чуть‑чуть причешусь? – попросила она, наконец взглянув на меня.

– Можно все, – ответил я. – Чувствуйте себя, как дома.

Кивнув, женщина расщелкнула маленькую черную сумочку и принялась рыться в содержимом.

Чтобы ее не смущать, я отступил в гостиную.

Но все‑таки смотрел на нее, отвернувшуюся к зеркалу – довольно узкому, но пригодному для минимального приведения в порядок.

Эшлины икры радовали формой. Такие встречались у одной женщины из ста.

Ровные, они были наполненными, соответствовали и длине ног и толщине щиколоток.

Да и вообще, фигура женщины в таком ракурсе радовала соразмерностью частей: и шириной бедер и местоположением талии и формой неузких плеч.

Картинка в домофоне обманула: камера смотрела сверху и искажала обводы.

Женщина была совершенной и наверняка столь легкой, что соединиться с нею я мог на весу.

Возможно, с этого варианта стоило начать.

Но прежде следовало определить ее тип.

Ведь, несмотря на совершенства фигуры, Эшли казалась странноватой.

 

2

 

По части женщин я был знатоком, знал себе цену и знал отношение к себе.

Мужчины и женщины существовали лишь для того, чтобы со всей глубиной наслаждаться друг другом.

Я полностью вписывался в современный мир, вырвавшийся из черных веков ханжества.

Я находился в поре наилучшей зрелости, еще не увидевшей дальнего предела.

Неудачный брак показал, что семья мне не нужна.

Впрочем, полностью неудачным он называться не мог: несмотря на давление жены, мне удалось уклониться от детей.

По существу, из‑за моего нежелания стать отцом мы и разошлись.

Детей я не любил и в них не нуждался; хрестоматийные доводы про стакан воды в старости вызывали у меня смех.

При моем темпе жизни, обусловленном недобрыми реалиями двадцать первого века, я не был уверен, что доживу до старости. Борьба за существование отнимала слишком много сил.

Я думал, что, скорее всего, рухну где‑то на бегу и даже того не замечу.

Но если мне все‑таки было суждено дожить, я не сомневался в своей грядущей обеспеченности.

То есть в случае жизненной удачи – ради которой я работал, как вол на руднике – я не сомневался, что в старости смогу нанять прислугу. Такую, которая не только подаст пресловутый стакан, но покажет упругую попку и даже позволит ее ущипнуть.

Только ущипнуть; насчет дальнейшего я иллюзий не строил.

Ведь даже сейчас, здоровый и нестарый, я ограничил контакты с женщинами до одного раза в неделю, и то не каждую.

На большее меня не хватало.

«Женским днем» у меня стала суббота, стоящая в центре выходных.

То есть позволяющая слегка аккумулироваться до и отдохнуть после.