Исцеление. Спасибо тебе

Вероятно, такой график многим показался бы недостаточно интенсивным, но мне было не восемнадцать лет и даже не двадцать восемь.

В молодости, конечно, я предавался излишествам, да и после расставания с женой пустился во все тяжкие.

Но в последние годы все изменилось.

Я незаметно для себя устал от жизни.

Мне приходилось слишком интенсивно работать, чтобы конкурировать с молодыми, которые делали походя то, на что мне требовалось время. Меня поджимали снизу и давили сверху: директор фирмы был на десять лет моложе меня.

Разумеется, я был на порядок умнее недоучек с дипломами ВЭГУ, но борьба за себя – одного против всех – отжирала слишком много ресурсов.

На моем месте кто‑то мог устроиться проще и спокойнее.

Но я не хотел жить «как‑нибудь», я не видел причин, по которым не имею права жить лучше остального большинства.

Я знал, что по личным качествам превосхожу многих и не собирался этого скрывать.

Я любил хорошо поесть и недешево выпить, прилично одевался и даже в пекарню за горячим хлебом ездил на машине.

Кроме того, я до сих пор не оставил надежду вырваться из района, где во дворах гугочут немытые азиатские жены, и оказаться среди относительно приличных людей. Переезд в нормальное место с сохранением площади, к которой я привык, требовал существенной доплаты, поэтому я работал гораздо больше, чем было нужно для просто хорошей жизни.

В итоге одна женщина один раз через неделю оказалась оптимальным вариантом, выполняющим гигиеническую функцию, но не высасывающим лишнего.

И, кроме того, не слишком накладным в материальном аспекте.

Решение этой задачи при современном уровне информационно‑коммуникативного пространства не составляло проблем, допускало разные варианты.

Я мог найти постоянную партнершу, причем какую угодно, на свой вкус.

От семейной, которой осточертели и муж и дети, до чистой «чайлдфри», которые стали появляться даже у нас.

Но после некоторых опытов я стал приверженцем секса на один раз.

Причем не из‑за стремления к новизне; хотя новизна тоже когда‑то входила в число приоритетов.

Корнем зла являлся общий быт, который убивает все, что дарит постель.

Идеальным был вариант, при котором с партнершей можно соединиться без воспоминаний о прошлом и дум о будущем, получить все возможное и дать в ответ еще больше – а потом отправить ее домой на такси, не заботясь о продуктах для ужина и выносе вечернего мусора, себе заказать пиццу по телефону.

Я очень любил женщин, по отношению к ним имел целый комплекс чувств.

Прежде всего, конечно, меня томило вожделение, рожденное потребностью тела.

Я никому этого не говорил – да и откровенничать было не с кем – но я вожделел почти всех женщин, попадающих в поле зрения.

Если желания не возникало, это означало лишь то, что в данный момент я болен или сверх меры удручен.

Не желал я только свою непосредственную начальницу, руководителя отдела продаж компании «СТС Урала» – лилейно тонкую тридцатитрехлетнюю, одинокую и бездетную, женщину по имени Ралина.

В школе со мной училась девчонка, которую звали так же, но она была башкиркой. Свое имя она ударяла на последнее «А» и страшно злилась, когда произношение перевирали.

У той РалинЫ были слишком широкие плечи и слишком маленькая грудь, но губы выглядели обещающе.

Однажды во время новогодней дискотеки, которая – за неимением иного места – проходила в спортзале, я ее поцеловал. Но идти со мной в физкультурную раздевалку РалинА отказалась, мы остались добрыми друзьями.

Начальницу называли с нажимом на «И», на башкирку она не походила, вообще казалась непонятно кем.

Наша дружба была теплой: мы не только пили кофе в комнате отдыха, но иногда после работы я подвозил Ралину домой, поднимался к ней и пил чай.

Мужчин она ненавидела, я являлся исключением, подтверждающим правило. Стремясь досадить и директору и московским владельцам фирмы, Ралина не только прикрывала мои отлучки, но помогала делать деньги «мимо кассы»: проводила в отчете продажу по более низкой цене, чем заплатил клиент, а разницу я обналичивал в свой карман.

Как она это делала – при том, что бухгалтерша вряд ли была чем‑то ей обязана – я не знал, просто был благодарен.

Помимо плотской радости, женщины дарили эстетическое наслаждение.

Я обожал смотреть, как партнерша раздевается и еще больше – как одевается.

Женщин – правда, женщин, а не бесполых кошелок учительского пошиба в вязаных кофтах – я искренне уважал.

Ведь нужно было обладать недюжинной энергией и сильной верой в себя, чтобы оставаться женщиной в дикарской стране, где существо противоположного пола до сих пор считается чем‑то средним между посудомоечной машиной и рожальным автоматом.

С этой точки зрения идеалом виделась Ралина, которая всегда прекрасно одевалась, радовала ухоженностью и выглядела инкарнацией одной утонченной российской актрисы, имеющей те же инициалы.

Но самым главным, основополагающим чувством, которое я испытывал к женщинам, была жалость.

Жалость всеобъемлющая, рожденная многими параметрами.

Начиная от того, что женщинам приходилось существовать в мире, приспособленном для дубинообразных мужчин, и кончая сочувствием к боли, которую каждая из них вынуждена терпеть каждые четыре недели на протяжении лучших лет жизни.

Многокомпонентная любовь к женщинам побуждала меня заботиться о своих гостьях с первой минуты до последней.

Будучи довольно экономным, ради них я не скупился.

После всего, происшедшего между нами по взаимной договоренности, я всегда отвозил женщину туда, куда ей требовалось.

Если по какой‑то причине я не мог – или не хотел – садиться за руль, то вызывал и предоплачивал такси.

Я не мог отправлять своих мимолетных подружек домой на общественном транспорте.

В нашем городе «маршрутки» были полны вонючих стариков, которые моются раз в неделю земляничным мылом.

А комфорт последействия казался мне необходимым для женщины, разморенной любовью.

Относительно разморенности я говорил без лукавства.

Мнение, будто женщина не может испытать оргазм во время первого полового акта, порождено христианско‑коммунистическими химерами.

Конечно, в советские времена – когда супруги не снимали пижам, даже в собственной спальне – вряд ли кто‑то мог расслабиться с новым мужчиной. Причем хоть в первый раз, хоть в сто первый.

Но чувственно свободная представительница слабого пола, смеющаяся над лозунгом «В СССР секса нет!», стала иной.