Йарахонг. Город тысячи храмов

– Руки бы оборвать этому расчетливому, он же их нарочно стравил, – буркнула Утара, – ты знаешь, кто это мог быть?

– Я думаю про храм Ахиррата.

Утара резко остановилась.

– Но зачем им? Они ни с кем не враждуют.

– По крайней мере, открыто, – кивнул Игнасий, – но они очень обособлены. Ни союзов, ни альянсов. Ничего на виду. А их дар дает возможность знать события наперёд.

– Ты что‑то сегодня выяснил. Новое, – удовлетворенно заметила Утара, – давай, раскалывайся.

И он рассказал всё. Кратко, конечно: время поджимало и, чудилось, что оно отстукивало минуты всё быстрей. Утара кусала губы, размышляя.

– Отец знает?

– Только про хрустальный клинок. Я собирался завернуть в библиотеку, а потом к нему. Он дал мне срок до заката.

– А что с птицей? Ты думаешь, Дыхание Инаша подкинула она?

– Я уверен. Но так и не понял, что она такое. В библиотеку я уже не успеваю. Хотя бы вернусь в храм искажений и поговорю с их Старшей. И поскорее.

Утара закусила губу.

– Тогда я к отцу. У него сегодня хороший день, он свяжет все нити. Бывай, Огонёк.

Она резко развернулась, так что полы одежд взлетели. Подошвы простучали по мостовой.

Игнасий криво усмехнулся. Надо же, детское прозвище вспомнила. Утара с Феггом вычитали в одной из старых книг, что «Игни» переводится как «пламя». И как раз в это же время Игнасия угораздило опрокинуть масляную лампу. В библиотеке. На стол, заваленный бумагой. В тот раз всё обошлось, пострадали только разложенные на столе тетради, да немного обуглилась дубовая столешница. А вот имечко прилипло. Как он его стыдился! А отец Далассин и другие старшие только усмехались: прозвище как прозвище, не хуже других. Вот если б задницей назвали или крысой, было бы куда неприятнее! А так… Ну и что, что огонь – принадлежность другого бога. Не страшно.

Главу Далассина они, младшие, привыкли называть отцом, хотя его кровной дочерью была одна Утара. Он и относился к ним как к родным детям, строго, но справедливо. Поровну делил уроки, наказания и похвалу. Свои его любили, чужие – уважали и опасались. Как не опасаться человека, чей дар и разум позволяют ему видеть ложь, интриги и причины всех поступков.

Божественная сила Истины и теперь оставалась с Далассином, а вот рассудок медленно угасал. В хорошие дни он мыслил по‑прежнему ясно и быстро. В дурные осторожно цедил слова, с трудом подбирая смыслы и значения.

Игнасий коротко вздохнул. Нет, рассчитывать на отца нельзя. Надо разбираться самому. Надо все обдумать, перебрать еще раз факты и намеки, и тогда сложится картина. Не может не сложиться.

 

Священный город Йарахонг, обычно благоухающий специями, цветами и хлебом, сейчас пах болезненным тревожным ожиданием. Улицы были почти пусты. Встречные прохожие беспокойно оглядывались и ускоряли шаги. Откуда‑то несло дымом. Не тем, какой бывает, когда жарят вымоченное в маринаде мясо, жгут свечи и благовонные дары. Тем, когда обугливается покрытая слоем лака или краски ценная древесина. Или это лишь померещилось, отозвавшись детским воспоминаниям?

Храмы по сторонам улицы смотрели высокомерно и строго. Резные барельефы растеряли благостные улыбки. Позолота и яркие краски слились с сумерками. Прилетевший из проулка не по‑летнему холодный порыв ветра принес пыль в лицо, гул сердитых голосов и звон бьющегося стекла. Потом, все потом. Сначала дойти до храма Искажений и поговорить с их Старшей.

На соседней крыше Игнасию почудилось движение. Он замер, вгляделся. Нет, ничего. Вздохнул ветер, флюгер на куполе с тихим скрипом дрогнул и повернулся.

Неправдоподобный, искривленный силуэт башни Искажений вырос впереди еще внезапнее, чем днем. Как будто каменная громадина сидела в засаде и подхихикивала в ладошку: как выскочу, как напугаю! Тьфу! Ну и придет же в голову такое. Игнасий потер переносицу, выкидывая непрошенные мысли. Еще несколько шагов, и перед ним встала неровная стена, днём розово‑зеленая, а сейчас серая, сливающаяся с сумраком. Сквозь цветное стекло над дверью храма сочился свет. Он подчеркивал ступени мертвенно‑бледной синевой, оставляя крыльцо в глухой тени.

Игнасий перешагнул через две ступени и чуть не споткнулся обо что‑то большое и тёмное у самой двери. Мешок с барахлом? Нет. Лежащее ничком тело. В животе похолодело от догадки: это Старшая храма Искажений.

Он коснулся пальцами щеки. Тёплая.

– Что с вами, вы живы?

Ответом была тишина.

Уже поняв, что случилось, Игнасий рывком перевернул тело на спину. Лицо заливало темное и густое. Из глазницы торчал блистающий и искрящийся даже в сумерках короткий хрустальный клинок.

Игнасий поднял голову, уже привычно выискивая птичий силуэт. Впустую. Галки по ночам не летают. Да и швырнуть оружие могла лишь человеческая рука. Ещё божественная, конечно, но тут, в отличие от утра, похоже, обошлось без вышнего вмешательства. Но каково! – прямо перед дверью храма, за шаг до спасения.

Это означало одно из двух. Либо Старшая Искажений смертельно помешала кому‑то, либо она должна была рассказать Игнасию что‑то действительно важное. Теперь не оставалось сомнений. Все нити сходились к Ахиррату, богу пророчеств, и его храму.

Вдалеке что‑то грохотнуло. И еще раз, с другой стороны. Взрогнула земля под ногами, задребезжали стекла в соседних храмах. Небо полыхнуло багровым. Игнасий выпрямился. Ничего не видать. Он бросил все и выбежал на широкую улицу.

На севере в темнеющее звёздное небо поднимался столб черного дыма. Оттуда, где стоял храм Истины.

 

Интерлюдия 2

 

Занимается утро. Здесь, на юго‑восточной оконечности городского плато, почти никогда не лежат дождевые облака: их сносит ветер. Поэтому вид на рассвет отсюда особенно хорош. Но ты не любуешься им, нет. Ты жмешься в комок, дрожа в своей остывшей щели, пытаясь добыть хоть немного тепла, а потом вскакиваешь, бьешь себя ладонями по груди и плечам, прыгаешь и дергаешься, разгоняя захолодевшую за ночь кровь. Переплавляешь кошмар в решимость. Другой бы еще вдобавок визжал, вбивая босые пятки в камни, или встретил бы солнце торжествующим воплем. Твой же рот сжат в тонкую линию, глаза пылают. «Я выживу и отомщу. Я не могу не отомстить».

Скоро, немного согревшись, ты несешься в проулок. Цель твоя совсем рядом.